И грянул град
Шрифт:
В дни юности Зари Уака читала Евангелие и Зарю прочесть заставила. Так там милосердие ставили выше справедливости, как её ни понимай. Не нужно "промучивать" человека, можно его полюбить и простить, и всем станет лучше. Однако сами христиане по этому в основном не живут. Да и отправь Уаку в христианскую страну, окрести, приучи молиться, каяться и исповедоваться, неужели она отказывается от идеи "промучивания" ради справедливости? Неужели перестанет нудить? Да нет, конечно, просто обернёт всё это в христианскую риторику. Разубедить человека, внутренне уверенного в важности "промучивания", видимо,
Хотелось как-то отвлечься, почитав свежую газету, например. Но что-то она задерживалась. Само по себе это для Зари не было как-то удивительно -- такое нередко случалось, если вместе с газетой в селение должны были доставить что-то ещё. Например, сушёную или вяленую рыбу (впрочем, последние полгода с этим было не очень, рыбное хозяйство подкосила эпидемия). В этот день должны были привести шерсть, частично в виде пряжи, из которой можно было что-то связать, а частично уже в виде готовой одежды. Ну и газеты привезут, скорее всего, вместе с ней.
Наконец, судя по шуму и движению на улице, повозка прибыла. Заря стала собираться на улицу. Выйти ей удалось не сразу -- надо было уложить Томасика в подвязку, а он почему-то вздумал упрямиться. Растёт малыш...
Выйдя, Заря увидела, что подвода прибыла пустая. Точнее, газеты были, их разбирали, а больше ничего. А человек на подводе что-то возбуждённо рассказывал столпившимся возле него слушателям. Заря подошла поближе, и стала разбирать слова:
– - Итак, вижу, ведут Первого Инку, на нём кроме кандалов -- ничего.
Кто-то из слушателей переспросил:
– - То есть как это -- ничего? Совсем ничего?
– - Ну да, совсем. Срам ничем не прикрыт. С него же всё содрали, когда арестовали. Мне его даже жалко стало, но если он в самом деле натворил хоть половину того, что о нём в газете написали -- то поделом. Надеюсь, что идя голым сквозь толпу и терпя побои, он вспоминал всех опозоренных им женщин и понимал неизбежность кары.
– - Каких ещё опозоренных женщин?
– - прошептала Заря, обращаясь скорее к самой себе.
– - А вот в Газете пишут про его разнузданные бесчинства, -- сказала Заре соседка и сунула газету. Заря взглянула на карикатуру на первой странице и побледнела. Кажется, даже Марина в Испании не додумалась до того, чтобы обвинять Асеро в насилии над дочерьми. С первых строчек статьи Заре показалось, что время и пространство разверзлось и она снова в Испании. Как живая перед ней встала Марина с её циничной философией лжи на продажу. Ядовитые семена дали свои сходы. И что теперь будет с несчастным Асеро, с Инти, с Горным Ветром, его женой и детьми... Что будет со многими и многими инками... То, что они с Уайном пять лет назад пытались предотвратить -- свершилось... Асеро свергнут, будущее в кровавом тумане... И, похоже, никто вокруг не понимает серьёзности ситуации.
К Заре подошла мать. Она довольно улыбалась. "Знаешь, скоро всех инков вешать будут!"
– - Как ты можешь радоваться этому? Ты ведь сама дочь инки! А если бы твой отец был жив, ты бы отдала его в руки палачей?
– - О простых инках речь не идёт. Они такие же люди, как и все. Мой отец всю жизнь честно трудился. Но эти льяутоносцы! У них всегда были лучшие дома, лучшие экипажи, всё самое лучшее! Мы всегда знали, что они --
Заря молчала, внезапно поняв, что опасности подвергается и её Уайн. Пусть на лбу у него отнюдь не написано, что он -- инка, уши он всё-таки предусмотрительно не стал прокалывать, а просто так попасть в разборку вероятность не очень велика, но всё же... Рассказчик тем временем говорил о погромах и насилиях. Вроде куда-то волокли сопротивлявшихся женщин... Внутри у Зари всё холодело от ужаса. Для неё было очевидно: если громят какой-то дом, то неизбежно жертвами становятся все его обитатели, включая стариков и детей. А то и кто-то случайно попавшийся. Поэтому погромов нельзя допускать ни при каких обстоятельствах. Виноват человек -- арестуй его и суди. Аккуратно. Чтобы никого из обитателей его дома случайно не убить и не покалечить.
Из рассказа было трудно понять, на кого точно нацелено остриё погромов, но было ясно, что Носящими Льяуту оно не ограничивается. Кроме того, даже дома Носящих Льяуту, за исключением Дворца и Дома Инти, не закрывались на замки, да и охранялись весьма условно. Любой желающий мог свободно войти туда и передать бумагу со своей просьбой, а если повезёт, даже поговорить с высоким начальством. Дома простых инков, как и дома всех тавантисуйцев, запирались на хлипкие щеколды, способные защитить только от ветра, но не от гнева разозлённой толпы.
После переворота
Заря с тревогой ждала мужа. Вечерний экипаж не прибыл ни вовремя, ни с опозданием. Сообщение между Куско и окрестностями было, похоже, прервано. Заря пыталась успокоить себя: если сообщение прервано, то Уайн всё равно может вернуться только пешком, а это значит, что ближайшие сутки можно заранее не беспокоиться. Всё-таки Уайн -- человек очень осторожный, не простой обыватель, а разведчик, Испанию прошёл. Ему в разы проще увернуться от опасности, чем многим другим. Чтобы что-то случилось, ему должно уж совсем фатально не повезти. Но на душе скребли кошки: А если Уайна всё-таки кто-то выдал, и его бросили в тюрьму?
Ночь Заря провела в полудрёме, потому что когда ей начинали сниться сны, они были настолько тревожными, что она часто просыпалась и потом ещё долго могла лежать без сна.
Под утро Уайн всё-таки пришёл. Он был без вещей и даже без туники. Кое-где у него были ссадины и синяки, но, в общем и целом, цел и невредим.
– - Я шёл пешком. Есть молоко и лепёшки? Больше ничего не надо.
Заря протянула ему кувшин. Уайн долго и жадно пил. Заря смотрела на него с нежностью. К молоку Уайн пристрастился ещё в Испании и там же проникся отвращением к алкоголю, который не пил теперь даже на Райма Инти, и жене своей запрещал, чем вызвал непонимание у родных. Не мог же он объяснить им, что подозревает причину своего провала в Испании в пьяной болтовне кого-то из своих ныне покойных товарищей!