И ловили там зверей
Шрифт:
Воспаленными глазами он долго смотрел на экран, не в силах сообразить, над каким континентом болтается. Нажал кнопку аварийного вызова и, когда пришел пеленг, повел корабль вниз.
"Байкал" пробил облака и опустился на огромное зеленое поле. Один за другим гасли огоньки на пульте, агрегаты замирали в ожидании готовности.
– Ты хороший корабль, - сказал Меншиков "Байкалу", поднялся из кресла и стряхнул с тела расстегнутые ремни. Чертовски болело в боку.
Возле люка прижался к полу зеленый мохнатый зверь, что заполошно прыгнул сюда, спасаясь от пожара, - похоже, ближайший
Поодаль возвышалось белое здание галактического маяка с блестящими спиральными антеннами на плоской крыше. Приятно пахло здешними степными травами, и в небе сиял Риоль - Альфа Каравеллы. Правда, у зеленой травы был чуточку иной, неземной оттенок, и Риоль заметно отливал голубым, но все же это был дом, пусть и для бродяг. Меншиков не помнил, чтобы когда-нибудь еще ему было так приятно возвращаться.
Перед ним полукругом стояли человек десять, половина в коротких палевых куртках "Динго", и Павел Меншиков, спасатель по прозвищу Локомотив, законный триумфатор, сделал шаг вперед к ним, а вот второго шага сделать не смог. Нет, ноги ему служили, но глаза не хотели верить, потому что он видел перед собой тех, кого никак не могло быть здесь, их вообще больше не было, они погибли. Их не было в этом мире, этом времени. Их не было нигде. Мертвые возвращаются только в снах, да еще могут смотреть с фотографий и экранов, однако, безусловно, не способны в ясный солнечный день появиться перед тобой и выглядеть до ужаса живыми. Остается моргать и тереть глаза. Это помогает. Иногда.
Не помогло. Меншиков стоял, слегка пошатываясь, моргал так, словно под веки набился песок, однако по-прежнему видел среди встречающих Роми в незнакомом ему светлом платье и здоровенного, загорелого Алена Ле Медека. И Гришу Бильжо. И Лукаса с "Эсмеральды".
Потянуло сесть, и он шагнул назад, сел, опершись спиной на твердый теплый бок "Байкала", продолжая моргать и протирать глаза. В конце концов человек, которому средь бела дня привиделись мертвецы, имеет право сесть и посидеть, пока не пройдет наваждение.
Наваждение упорно не проходило. Роми опустилась на колени рядом с ним и робко подняла руку, не зная, как прикоснуться к нему, чтобы не причинить боли. Видимо, выглядел он ужасно.
Не бывает таких доскональных галлюцинаций, думал он, глядя в васильковые глаза Роми, вдыхая свежий запах ее кожи и боясь поднять взгляд на Алена. Всегда можно различить галлюцинации и необъяснимые пока чудеса - первые сотканы из тумана, вторые не имеют с миражами ничего общего, просто время от времени случаются в реальном мире с реальными людьми...
Роксборо вполголоса упомянул о несомненном шоке и больнице. Ему нестройно поддакнули.
– Никаких больниц, вы!
– сказал Меншиков.
– Какие, к черту, лазареты... Объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит? Ну!
Несмотря на боль, голова его оставалась ясной, и тем не менее рокочущий баритон Роксборо доносился откуда-то издалека, как и замечания, которые по ходу вставлял Ален. Роми осторожно держала руку Меншикова, а Роксборо рассказывал, как те, кого Меншиков считал погибшими
– Довольно!
– сказал Меншиков.
– Замолчите...
Лихов был прав, но не во всем. На Земле охотой увлекаются что-то около миллиона человек, сизифовым трудом было бы вылавливать их по одному. Так что - никаких наказаний. Эпопея с похищениями была... да наберись смелости произнести это слово хотя бы про себя. Следуя своей логике, "остроухие" пошли на Контакт именно таким образом. Дать понятие о своей морали и этике, наказать, не убивая, и в то же время сыграть прелюдию к Контакту. Согласно их логике они были правы. Согласно своей логике был прав Меншиков. Связь восстановилась вчера вечером - почти за сутки до того, как замелькали сиреневые молнии и огонь сожрал сияющий купол. Что же, все дело только в трагической спешке или все иначе?
Меншиков встал, не заметив, что ему помогли Роми и Роксборо. Здесь, в этом мире, где еще ничего не знали про то, как он уходил и что оставил после себя, его не было. Он был там, где под ночным небом на границе света и тьмы взлетало облако пара, там, где в пылающем куполе гибло все живое.
"Как мне судить себя?" - спросил он и не нашел ответа. Разве легче оттого, что никто не посмеет ни в чем обвинить и упрекнуть, признает, что при том минимуме информации, которым я располагал, мои действия автоматически подпадают под безликое определение "трагического недоразумения", - удобнейший вариант, виновных искать бессмысленно, потому что все одинаково виноваты... и правы. Ведь я их убил, господи, я их убил, а они были совсем не такими, как мне показалось. Не было желания задуматься, просчитать все варианты, стать беспристрастным палец автоматически стал искать курок, мысль сворачивала на заигранные стереотипы...
Мы забыли войны, мы идем от звезды к звезде, мы покончили с прошлым, но до чего же глубоко засело в нас это чувство, пестовавшееся тысячелетиями, идущее прямиком от пещер и каменных топоров, обязательно, непременно ждать подвоха от чужого, приписывать чужому свои гаденькие мысли. Мы ищем всюду зеркала, особенно там, где их нет. И ничего удивительного, если в результате таких вот поисков ты вдруг окажешься перед самым беспощадным зеркалом - твоей совестью. И зеркало это черным-черно...
Оттолкнув поддерживавшие его руки, он пошел через поле к белому зданию маяка, тщетно пытаясь вытравить память о холодной тяжести бластера в руке и сиреневых вспышках. Хотелось бежать куда-то, лететь, броситься к пультам дальней космической связи и кричать в пространство, оправдываться, объяснять, что это - трагическая ошибка, что по нему одному не нужно судить о всей Земле.
Казалось, что это поле никогда не кончится, но он видел, что белое здание уже близко, слышал осторожные шаги идущих следом за ним людей и с ужасом думал, что настанет момент, когда придется рассказать о том, как он уходил...