И на земле и над землей
Шрифт:
Баба Груня опять глядела на молодых и молча любовалась ими. Вспомнились как бы нечаянно брошенные Ленкой слова: «За моим дедушкой никто на фронт не бегал». Это о ком же она так? О Тимофее, выходит. Знает егоза, все знает! А знает ли, что с Виталием и Ленчиком они — родная кровь? По тому же деду. Может, и не знает, а душа чует, оттого и льнет к ним, как к родным. С Ленчиком спорит, шумит, а на Виталия лишь тайно поглядывает. Чем-то он интересен ей. Девчонки почему-то всегда интересуются теми, кто постарше. Ох, девка, не торопи время, оно
Солнце все заметнее клонилось к западу. Баба Груня подумала об ужине и вспомнила об обещанной ухе. С трудом передвигая слабые после утреннего приступа ноги, поднялась в дом и загремела посудой. Когда все для ухи было готово, опять пожалела, что нет дров и варить придется на электрической плите. А это уже не то, без дровяного дымка и печного томления что за уха? Рыбный суп — это так, но чтобы уха… Кто едал настоящую, тот различит сразу.
Те, для кого эта уха готовилась, настоящей не едали, поэтому приняли ее с шумным восторгом и похвалами. Забежавший на минутку с флакончиками кардиамина Сергунька Черный, совсем не черный, а скорее белобрысый от обметавшей его седины, рослый, долголицый, с Тимофеевой ямочкой на подбородке мужчина, тоже оказался за столом. Уж он-то повидал на своем веку всякую уху, но все равно хвалил, ел шумно, торопясь, потому что его ждали в поле.
Уже на пороге баба Груня ухватила его за рукав:
— Задержись, Сергей, рассчитаться за лекарство надо. И спасибо тебе пребольшое за заботу, теперь у меня надолго запас будет.
— Пей, Аграфена Филипповна, да не болей больше.
— Буду пить, милок, буду, а теперь рассчитаться бы…
— На том свете угольками рассчитаемся, — отмахнулся тот.
— Угольки в аду, а нам он не грозит: не так уж велики грехи наши!
— Тогда яблочками райскими, сладкими… Живи, однако. Туда мы еще успеем, — и побежал, как малец какой, к своей машине, что дожидалась его у ворот.
— Вот ведь неугомон какой, — проговорила ему вслед баба Груня, а сама подумала: «И этот лицом весь в Тимофея. Как тот же Гриша Загузин или Алеша Ходоков. Родня… Все мы тут родня… Родные люди… Свои…»
После ужина уселись во дворе на лавке освежиться перед сном и похрустеть снятыми с «антоновок» яблоками. Солнце закатилось, оставив на западе холодную алую полосу.
— Это к ветру, — опасливо сказала баба Груня, вышедшая на воздух вместе с молодыми. — Как бы погода не переменилась. Этак-то бывает, замечено.
— Может, тогда картошку под крышу убрать? — живо отозвался Виталий. — Чтобы не замочило. На ночь.
— Да нет, дождя не будет, закат ясный. Но ветрено станет.
— Это хорошо, что с ветерком, — обрадовался Ленчик. — А то уж больно тепло нынче было, упарился весь.
— Это с непривычки, — пояснила Ленка. Она знала все. — А с ветерком действительно лучше: все, как живое, колышется, и блестящие паутинки летят, и журавушки в небе… Красота!
Виталий отошел в сторонку и закурил. Ленка с бабой Груней переглянулись —
— Виталик, ступай к нам. Чего ты там увидел? — позвала его баба Груня. — Давай хоть немного вместе посидим, когда еще придется.
— Звезды зажигаются, — как-то значительно сказал Виталий, возвращаясь на лавку. — Люблю небо…
— Звезды? Уже? — встрепенулась Ленка. — Ох ты! А у меня корова не доена, ужин отцу не сготовлен… Бегу, бегу, бегу!
— Стой, девка, — ухватила ее за куртку баба Груня. — На ужин Григорию возьми ухи. Отлей в кастрюльку, как придет, согреешь. А корову подои, я свою еще до ужина подоила.
— Спасибо, баба Груня!.. Я быстро, и опять приду… Только вы не ложитесь. Когда еще потом… Ага?
Она ушла, бережно унося завернутую в чистое полотенце кастрюльку и постоянно оглядываясь — не разошлись ли без нее? Но нет, все по-прежнему сидели, один Виталий взял вилы и пошел на вскопанную полосу.
— Все-таки укрою на ночь ботвой. К утру на почве может быть минус. На всякий случай…
Пока он занимался этим делом, вернулась Ленка. Прильнула к бабе Груне, задумчиво помолчала. Но долго молчать она не умела.
— Вот я все хочу вас спросить, — обратилась она к Виталию, — вы же в Москве учились, да? И кончили даже. И на кого вас там выучили?
— На кого? — переспросил тот и почему-то вздохнул. — Астрофизик я, Лена. Понятно?
— То, что физик, понятно. Это когда тела в холоде сжимаются, а в тепле расширяются? Объем, масса, инерция, электричество?
Виталий тихо рассмеялся.
— Вроде того… Все там есть: и объемы, и масса, и инерция…
— Ну ты, Ленк, чудишь! — хохотнул Ленчик. — Тебе про астрофизику, а ты о чем? Ты хоть науку такую знаешь?
Нет, не все, оказывается, знала и Ленка.
— Слышала… Вот астрономию мы проходили…
— Астрофизика и есть один из разделов астрономии, — кивнул Виталий. — На основе законов физики она изучает внутреннее строение небесных тел, химический состав и физические свойства атмосфер звезд и планет, источники звездной и солнечной энергии, межзвездную и межпланетную среду галактик… и много чего еще. Вон она, Вселенная, какая. — Он запрокинул голову, и вслед за ним все посмотрели в небо. — Прекрасная. Бесконечная. И бесконечно интересная… правда?
Все, не отрываясь, долго смотрели на проступившие в небе звезды.
— Вселенная… галактики… — медленно выговаривала Ленка. — А зачем это вам? Чтоб в космос лететь, что ли? Или в школе астрономию преподавать?
— Нет, не летать… — смутился Виталий. — Летают другие. Вернее — только-только начали летать… Но что такое Земля или Луна во Вселенной? Песчинки, хотя тоже интересно. А впереди — все, весь этот видимый и не видимый простым глазом звездный мир. И его нужно знать, прежде чем лететь. Большая это наука, сложная, точная…