И не таких гасили
Шрифт:
Тот, кто пускал новогодние салюты или хотя бы присутствовал при этом, хорошо представляет себе, что могло бы получиться из этого не под открытым небом, а в помещении. По-видимому, Темногорская подожгла фитили сразу нескольких наборов петард, потому что световое шоу не прекращалось несколько минут. А когда пальба и взрывы прекратились, все оказалось затянуто удушливым сизым дымом.
Уткнувшись лицом в сгиб локтя, Антонов бросился туда, где стояла Темногорская, но ее там уже не было. Вопя от досады, он ударился плечом в дверь с черепом, костями и молнией, потом рванул
Сыпля проклятия, Антонов сорвал с щита огнетушитель. В задымленном помещении виднелись расплывчатые огненные тюльпаны, расцветшие там, где просыпались раскаленные искры. Один из них представлял собой живой факел, и до Антонова только сейчас дошло, что визг, который он слышит, производят не новые петарды, а голосовые связки Павлины.
Бросившись к ней, он сорвал с огнетушителя пломбу вместе с чекой, развернул раструб горизонтально и нажал на рычаг, моля небеса о том, чтобы дело не ограничилось пустопорожним шипением, свидетельствующим об окончании срока годности. Однако устройство сработало. Хлынула обильная пена, превратившая Павлину в самую уродливую Снегурочку, какую только может представить себе больное воображение.
Не заботясь о том, чтобы погасить остальные очаги возгорания, Антонов завладел пистолетом одного из охранников, прихватил его мобильник, а потом поволок к выходу стул с девушкой и несколько секунд спустя уже освобождал ее от мокрых, но еще теплых и чадящих ремней.
— О боже, — рыдала она, — когда это все кончится!
Было ясно, что приключений, выпавших на ее долю, хватит ей на всю оставшуюся жизнь.
Кашляя, Антонов задраил бронированную дверь, из которой валил дым, увидел на полу несколько пятилитровых баклажек с питьевой водой, схватил одну и облил Павлину с ног до головы.
— Где болит? — рявкнул он. — Показывай, живо!
Ощупывая свое тело под лохмотьями одежды, она жаловалась:
— Здесь немножко… и здесь… Ой, у меня, кажется, все волосы обгорели. А ресницы? А брови? Костя, у меня есть брови?
— Если что, новые нарисуешь, — сказал Антонов, бегом направляясь к лестнице. — Но для этого нужно выбраться отсюда. На руках не понесу, не надейся.
Взбежав по ступеням первым, он очутился в полной темноте.
— Где ты, Костя? — скулила поднимающаяся следом Павлина. — Ты меня не бросишь?
— Если не перестанешь ныть, брошу, — пригрозил Антонов.
Опустившись на четвереньки, он стал всматриваться в темноту, ища щелочки, сквозь которые сочился бы свет. Ведь не напрасно же Темногорская посылала Лося проверить обстановку наверху. Значит, выход был. Где-то здесь. Совсем рядом.
— Костя, — позвала Павлина драматическим шепотом.
— Слушай, — поморщился Антонов, — не мешай, а?
— Костя…
— Вот же навязалась на мою голову!
Не обнаружив признаков света, Антонов пошел вдоль стены, надеясь отыскать выход на ощупь или по дуновению свежего воздуха.
— Костя, —
Антонов обернулся на звук ее голоса:
— Ну? Чего тебе?
— Выход здесь. Только мне одной не открыть…
— Выход? Ты сказала: выход?
— Ну да, — ответила Павлина. — Разве ты не его ищешь?
— Его, — ласково подтвердил Антонов. — Показывай, милая. Куда надавить, что сдвинуть?
Он сделал несколько осторожных шагов вперед. Его растопыренные пальцы коснулись чего-то упругого и округлого, требующего более бережного отношения, чем потайная дверь или люк. Павлина хихикнула в темноте, взяла ладонь Антонова и приложила ее к гладкой деревянной поверхности.
— Где-то здесь должны быть две ручки, как в купе, — сообщила она. — Берись за них и дергай влево.
Подчинившись, Антонов с усилием отодвинул не просто панель, а целую секцию книжного шкафа, установленную на хорошо смазанные рельсы. Они очутились в кабинете Темногорской, где она приняла Антонова в день его прибытия. Как давно это было! Сколько упущено возможностей прихлопнуть эту жирную гадину. А теперь она ушла. За дверью с черепом и костями наверняка находился подземный ход, ведущий неизвестно куда.
Он посмотрел на Павлину и прикусил внутреннюю часть щек, чтобы не расхохотаться. Перепачканная, мокрая, оборванная, с клоками волос, торчащими во все стороны, она была похожа на чучело. Правда, после пожароопасного шоу Антонов тоже выглядел не лучшим образом, хотя в глазах Павлины читалась жалость, а не насмешка.
— Ты так изменился, Костя, — сказала она. — И голова щетиной обросла.
Машинально проведя рукой по макушке, Антонов пробормотал:
— Голова… — Потом: — Череп! — Наконец: — Твою мать!!!
— Что случилось? — воскликнула Павлина, но было поздно.
Антонова уже и след простыл.
16. Череп и кости
Этим утром руководитель Службы Международного Розыска Террористов, или Второй, как его величали, находился в состоянии прострации. Такого еще никогда не случалось за всю его долгую карьеру. Сначала он решил, что его пытаются дезинформировать и ввести в заблуждение, потом — что произошла какая-то путаница, наконец (в этом бы он не признался ни одной живой душе), что он просто спит на рабочем месте, опять не добравшись до постели…
Но сообщение было повторено трижды. Из трех разных источников. Почти слово в слово.
Ленинградская АЭС освобождена, террористы, захватившие центр управления, добровольно сдались и вышли с поднятыми руками…
Калининская АЭС освобождена… террористы сдались и вышли с поднятыми руками…
Ростовская АЭС освобождена… террористы сдались…
Наваждение? Бред? Сон? Уже не в первый раз за сегодняшнее утро Второй ущипнул себя за бедро под плотной тканью брюк. Не помогло. Не проснулся. Продолжал сидеть за столом, тупо глядя на рапорт, который начал писать еще накануне, но никак не мог закончить. Рапорт начинался словами: