И нет любви иной… (Путеводная звезда)

Туманова Анастасия

– Не кричите на меня, ваша милость.

– Прости. – Сбежнев помолчал. – Видишь ли… Я ничуть не сомневаюсь, что стоит тебе сейчас, как ты намеревался, подойти к Насте… Я вижу – она всё ещё живёт тобой. Это очень сильное чувство, и мне оно понятно, но… Кто сможет поручиться, что через полгода ты не сбежишь с очередной юбкой?

– Чего?! – взвился Илья. – Да… Да… Кто же вам права такие дал?

– Не взыщи, я уж без прав скажу, – холодно отрезал князь. – Настя никогда ни словом не пожаловалась мне на тебя, но от цыган я узнал многое. Ты же не будешь

утверждать, что живёшь в этом городе один?

Илья ничего не ответил. Молча шагнул мимо князя к освещённой аллее, но Сбежнев положил руку ему на плечо.

– Пустите.

– Нет! – твёрдо произнёс князь. – Годы мои, конечно, уже не те… Да ты и помоложе будешь, но всё-таки я тебя не пущу.

– Не беспокойтесь. Я не к ней. Клянусь.

Князь, явно колеблясь, всё ещё держал его за плечо. Илья стоял не двигаясь, ждал. И оба вздрогнули, когда из конца аллеи послышался истошный крик:

– Илья!

Они повернулись одновременно. По аллее к ним со всех ног бежала женщина. Сначала Илье показалось – Настя, но, приглядевшись, он увидел чёрное платье, сползший на затылок платок, резкое, от страха ещё больше заострившееся лицо сестры.

– Сергей Александрович, вы-то зачем… – простонала Варька, останавливаясь возле них. Она сильно запыхалась после бега, но, не переведя дыхания, сразу же бросилась к Илье и, вцепившись обеими руками в его рубаху, отрывисто, ненавидяще пообещала по-цыгански:

– Клянусь, если подойдёшь к ней – прокляну!

Он молчал. Смотрел в свете разноцветных огней на искажённое лицо сестры, на растрепавшуюся после бега причёску, на слёзы в её глазах. Подождав, медленно переспросил:

– Ты меня – что?

– Прокляну, – тихо повторила Варька.

Илья взял сестру за запястья, отцепил её руки от своей рубахи. С коротким странным смешком сказал:

– Ну, до смерти ты меня напугала… Забирай гаджа, и валите отсюда оба. Вон уже хор выходит.

Варька обернулась. Из освещённых ворот парка в самом деле выходили окружённые толпой зрителей цыгане, слышались возбуждённые голоса, смех. Чей-то голос на весь парк звал:

– Варька! Эй, Варька! Где ты?!

– Ступай, тебя ждут. – Илья отошёл в тень и сел на тёплую влажноватую землю. Варька не двигалась, но подошедший князь, взглянув на Илью, тронул её за локоть:

– Идём, Варенька.

Варька, вытирая слёзы, кивнула. Сбежнев подал ей упавшую шаль, Варька, не расправляя, перебросила её через плечо, оперлась на предложенную князем руку и зашагала вместе с ним к пролёткам. Илья сидел на земле, провожая взглядом удаляющиеся фигуры, затем уставился в землю. Уже укатили пролётки с цыганами, стихли шум и смех за оградой парка, один за другим начали гаснуть огни у эстрады, а он всё не мог заставить себя подняться. И неизвестно, до чего бы досиделся, не окликни его знакомый голос:

– Смоляко, это ты?

Он вскочил как ошпаренный.

– Роза?!

– Я. – Темнота рядом с Ильёй шевельнулась, блеснули белки глаз, серебряная серьга. – Ты чего здесь сидишь?

Илья молчал, не

зная, что ответить. Внезапно он вспомнил о том, что, слушая Настю, совсем забыл, что на соседней ветке сидит и, может быть, наблюдает за ним эта чужая цыганка. Что она видела? Что подумала потом, глядя на то, как он стоит, прижавшись лицом к чугунной ограде? А может, и не заметила ничего… Какое ей дело?

– Ты чего здесь делаешь, глупая? Ночь-полночь…

– А я не буду в посёлок возвращаться. У меня рядом тут цыгане знакомые живут, пойду к ним ночевать… Ну что, морэ, понравились московские?

– Понравились, – подтвердил он, сглотнув слюну.

– А солистку их первую видел? – не унималась Роза. – Видит бог, никогда в жизни ничего подобного не слыхала! Сколько слушала певиц, и в Москве, и в Питере, и в Кишинёве, но такой… Вот ведь дал господь голос! Я прямо обревелась вся, её слушавши, ничего вокруг себя не видела! Даже не заметила, как ты куда-то делся! Только что вроде рядом сидели, как две вороны на суку, а тут глядь – нету цыгана… А называли её, ту певицу-то, так же, как тебя. Настасья Смолякова, я точно слышала. Она не родственница тебе?

– Она моя жена, – глухо сказал Илья. Отвернулся и быстро пошёл в темноту.

* * *

– Да иди ты, ради бога, спать, Митро! У тебя уже глаза закрываются, – сердилась Настя, сидя у зеркала и вынимая из причёски шпильки. – Что ты – всю ночь меня караулить будешь? Не бойся, не повешусь.

– И в мыслях такого не держал… – пробурчал Митро, подавив зевок.

Было уже около полуночи, в открытое окно гостиничного номера смотрела заходящая луна, приторный аромат цветов, которыми оказалась завалена тесная комната, смешивался с солёным запахом моря. Чёрное платье Насти покоилось на кресле, с подлокотника которого свешивалась шаль. На столе в открытом футляре лежала гитара, и отражения свечей играли на тёмной полированной деке.

– Уйдешь ты или нет? – уже с досадой спросила Настя, встряхивая обеими руками распущенные волосы. – Не то подушку дам, ложись здесь, на полу.

– Ухожу, ухожу. – Митро поднялся, пошёл было к двери, но с порога вернулся. Стоя за спиной Насти, осторожно проговорил:

– Настька, это ведь не он был…

– А кто? – не оборачиваясь, усмехнулась она.

– Ну-у-у… Цыган полон город. Какой-нибудь местный пошутить захотел…

– Ну да. Откуда только этот местный «Глаза бездонные» знает, скажи мне? – спокойно поинтересовалась Настя, и Митро смешался.

– Да мало ли… Слыхал от кого-нибудь… В Москве вдруг сколько-то жил… Всяко быть может…

– Слушай, я в тебя сейчас гитарой брошу. Всю душу вымотал. Иди спать.

– Тьфу! – с сердцем сплюнул Митро и быстро зашагал к двери.

На этот раз он действительно ушёл. Настя расчёсывала волосы, не мигая смотрела на своё отражение, туманное от света свечей, и вздрогнула, когда в дверь тихо постучали.

– Митро, я тебя убью!

– Настя, это я, – раздался смущённый голос. – Я поздно? Ты не одета?