i-o
Шрифт:
Я полз вдоль далеко протянувшегося щупальца из пучка металлических труб, пристегнувшись к нему тяжелой металлической цепью, соединенной с поясом. Это была простая предосторожность: мы, инженеры-высотники, почти никогда не теряем равновесия. Вдалеке виднелись мои коллеги, которые ползли по другим отросткам разветвленной телеметрической сети ради минутного отдыха внутри вулканизированных маток.
Наконец я добрался до убежища-изолятора, расположенного в развилке телеметрической вышки на высоте восьмисот футов над землей, разодрал руками края лаза, словно открытую рану, и вполз внутрь, на ходу отстегивая страховочный пояс.
Только тут, в багровом полумраке резинового чрева, мы начинали понимать, при каком шуме нам
До импульса оставалось меньше минуты. Часто я находил внутри убежищ следы пребывания моих предшественников — недоеденную пищу, бутылки с водой, неисправный инструмент или мешочек с электрической арматурой, — но на этот раз в убежище было пусто. В углу мерцал экран маленького черно-белого телевизора, который по непонятной причине имелся внутри каждого убежища. Я скинул рюкзак и открыл его. До импульса оставалось тридцать секунд. В этот момент всем полагалось уже находиться внутри. Каким-то образом мы всегда умудрялись находить вовремя пустой резиновый шар и никогда не укрывались в убежищах вдвоем — по крайней мере, я никогда не попадал в подобную ситуацию с тех пор, как семь лет назад покинул Низковольтье. Между нами существовала какая-то необычная связь, не нуждавшаяся ни в тренировке, ни в осознании и возникшая, очевидно, вследствие совместного нахождения на этой высоте, и мы не нуждались в контакте в обычном понимании, чтобы сделать эту связь физически ощутимой или укрепить ее.
Из рюкзака я извлек устройство, которое мастерил уже на протяжении нескольких месяцев. У меня ушло немало времени на то, чтобы найти все необходимые детали в редких на этой высоте свалках механических отходов, так что я совсем недавно закончил работать над ним. Устройство это было плодом любопытства, которое терзало меня с первых дней работы на ЛЭП, и которое, как мне было известно, было иногда не чуждо и другим работникам…
Любопытство это питалось желанием увидеть провода и трубы в тот миг, когда импульс проходит по ним — увидеть мир Высоковольтья окутанным голубой вуалью электрического импульса в один и две десятых мегавольт.
Мы не могли выглянуть из убежища даже в щелочку, чтобы посмотреть на это собственными глазами. Стоило приоткрыть хотя бы чуть-чуть резиновый клапан убежища, как чудовищная энергия ворвалась бы внутрь. Я только однажды видел, чем кончаются подобные попытки, — это было, когда мы вынимали из убежища обугленную нижнюю половину человеческого тела. Верхняя половина, оставшаяся снаружи, превратилась в углеродную пыль и осыпалась на крыши домов в Низковольтье.
Вот почему я изготовил на основе сварочных очков это устройство. Надев его, я увидел размытое изображение окружающего мира сквозь толстые красные резиновые стенки убежища. Систему зеркал и УФ-преобразователей я встроил непосредственно в очки, а не поместившаяся внутрь электрическая схема болталась сбоку, прикрепленная к дужке куском изоленты. Это было грубо сработанное, неудобное изобретение — после нескольких минут пребывания в нем я практически слеп на пару часов, — но результат того стоил: дарованная немногим возможность лицезреть лики божеств и вирусов, явленные в белой короне статического разряда.
До импульса оставалось десять секунд, поэтому я поспешил надеть очки. Они все время сползали набок, так что мне приходилось придерживать их, одновременно уткнувшись лицом в красную резину. Мой пульс отсчитывал мгновения до импульса, кровь стучалась в виски ударами шаманского бубна.
И вот ураган энергии взорвался вулканическим извержением чистейшего бело-голубого пламени, однородного, с рваными краями, неистовство,
В сполохах света я видел очертания моих коллег, съежившихся в своих резиновых пузырях, видел далекие города в сотнях миль отсюда, видел сверкание статических разрядов, материализовавшееся в воздухе, словно облако конфетти из алюминиевой фольги. А потом в сумеречном свечении импульса перенапряжения я увидел, как нечто стремительно промчалось вдоль широкой металлической в нескольких сотнях метров от меня. Это нечто высветилось на миг в электрическом зареве, и мне удалось разглядеть что-то вроде окружающих его многочисленных ножек, после чего внезапно наступили тишина и мрак.
Я остался на месте, оцепеневший, незрячий. Остаточное изображение того, что видели мои глаза, впечаталось в мою сетчатку, и я боялся пошевелиться именно потому, что мне казалось, оно может осыпаться от моих движений. Я прокручивал видение в мозгу снова и снова, пытаясь понять, что оно могло бы значить.
Через несколько секунд лиловый отпечаток поблек, и я тяжело опустился на пол, бормоча себе под нос что-то бессвязное, пытаясь разгадать явленную мне тайну
[низковольтье]
Мир-основа, Рейкьявик внизу. Плотные асфальтовые мостовые, проложенные по плотной земле. То, на что опираются здания, то, на что опираются пневматические амортизаторы, установленные в основах опор ЛЭП и телеметрических башен. Там атмосфера плотна, насыщена смогом и химикатами. Там люди передвигаются плотной, черной, вязкой, как желе, толпой. Там мертвы все чувства, кроме холодного и твердого, как броня, чувства отчуждения. Там яды, соки похоти и неглубокие могилы.
[высоковольтье]
В вышине среди макушек опор, среди проводов и электрических приборов. Где телевизионные передатчики излучают с такой мощностью, что при правильном освещении их излучение можно разглядеть невооруженным взглядом. Где никогда не веет тихий ветерок, а только дуют ураганные ветры. Где по высокочастотным шинам мчатся цифровые гармоники и где царит мертвящий холод. Где можно скрыться от оцепенения человеческого общества и выйти на новый уровень существования.
Как-то ночью, когда небо было сплошь затянуто плотным слоем серых облаков и казалось пятнистым, в заплатках, бетонным колпаком, накрывшим весь мир, я вновь увидел коаксиальное существо. Со дня того импульса миновало четверо суток, и за это время я уже переместился на периферию телеметрической сети — туда, где кабели меньше в диаметре, а картинки на экранах телевизоров совсем размытые. В этот момент как раз шел повторный показ старой американской телеигры, но сопровождавший изображение звук полностью тонул в шуме ветра и в треске искр, летевших из моего сварочного аппарата. Пестрый пиджак ведущего казался помехой на черно-белом, пришедшем в смятение от такого количества цветов кинескопе, для передачи которых он не располагал подходящими средствами.
Я наблюдал за экраном с расстояния, занимаясь одновременно починкой поврежденного кабеля. Новый импульс медленно приближался к нам, возвещая о себе заполнившим воздух запахом горелых автомобильных покрышек. Я думал о страшной находке, сделанной нами той ночью, — о разорванном в клочья резиновом изоляторе, о теле, насаженном на острый разрядник, — и вновь укрепился в решении не рассказывать моим коллегам об увиденном.
В конце концов, я и сам толком не знаю, что мне удалось увидеть, — убеждал я сам себя.