И обонял Господь приятное благоухание

Шессе Жак

Возможно, в очевидном запахе я искал секреты ее кожи и тела, думая, что различаю их в воздухе, когда Жюльенна Виллями проходит мимо, и старался заглушить в себе запах крови и мяса, присутствующий во всякой мясной лавке и пропитавший мясников и членов их семей? Как если бы я испытывал сильное отвращение к запаху крови скота, чтобы согласиться узнать его в испарениях Жюльенны. Или же боялся другой крови, эстафету которой они принимают, истинной, единственной, крови убийства, жертвоприношения, из которой Бог Авраама и Голгофы не делает тайны.

XXIV

Мария Елена Руиз — особа, которая

исчезла из моего рассказа, где она занимала большое место; юная гостья Мейонна с раздвинутыми ногами, благоухающая, ванильная. Как только ее родители и брат вернулись в Испанию, она уехала из Грима в Лион и очень рано вышла замуж, а затем, расставшись с мужем, вновь вышла замуж в Париже, но после каждого развода возвращалась в город, где ей принадлежал модный бутик. Этот бутик пользовался дурной репутацией. Поговаривали, что это дом свиданий. Было проведено несколько расследований и обысков… Я избегал Марии Елены, опасаясь не сплетен, а слишком сильного волнения, которое испытывал при встрече с ней; кроме того, я боялся, что она случайно напомнит мне о клевете, которую возвели на чету Вайан после смерти Жанны Жоанно.

Каково же было мое удивление, когда, выйдя из церкви, после мессы, во время которой отец Бийар сообщил о возобновлении спектакля «Элоиза и Абеляр», «блестящей пьесы нашего друга Роже Вайана в новой постановке приходской театральной труппы», я столкнулся с Марией Еленой, которая ждала меня в переулке около моего дома.

— Надо же, господин уполномоченный!

Она достаточно близко подошла ко мне, чтобы ее запах разом окатил меня медовым ароматом.

— Я смотрела на тебя во время мессы, — смеясь, продолжала она. — Но ты глаз не сводил с дочки мясника!

Она не изменилась, все то же благоухание и аромат, приятный запах волос, пахучий зверь, блестящий от мелких капелек пряного пота, душ ничего не смывает, ни тени, ни свежести того места, откуда он исходит, не помогает и свежий ветерок, дующий в проулке. Мария Елена стояла передо мной с раскрытым ртом и с раскрытой киской, охваченная звериным желанием. Желанием дщери Божьей.

— Ты ни разу не зашел в мой бутик!

Я не отвечал. Она не сердилась. Она ни в чем меня не упрекала. Я вдыхал ее.

— Ты ни разу мне не позвонил!

Я все молчал. Что тут скажешь? От ее запаха у меня перехватило дыхание. Мощные волны ароматов сахарного тростника, ятрышника, морского берега сливок и пастбища. Под мышками, когда я подходил ближе, чтобы слышать ее, цветы гвоздики едва перекрывали теплый пот. У шеи воздух поднимался от груди из расстегнутого лифчика, смешиваясь с запахом изо рта.

Ее запах вызвал в моей памяти видение Мейонна, и я вспомнил об экзерсисах месье Вайана. Запах Мейонна. Чистый и сухой запах месье Вайана. Неистовый язык его жены, кислый и скверный запах этой женщины, которая заставляла повиноваться Марию Елену и лионок, отдавая приказы по-итальянски. Должно быть, у меня был совершенно отсутствующий вид, потому что Мария Елена сказала:

— Ты грезишь. Ты все такой же. Хочешь меня понюхать, поросенок? Насытиться запахом, как и раньше?

И она расхохоталась, как дьявол. Она смеялась в облаке своего опьяняющего, горячего запаха. Что бы она мне после этого ни предложила, я знал, что у меня не будет ни сил, ни желания противиться ей.

XXV

Она завлекла меня в свой бутик. Я прекрасно осознаю смысл этого глагола.

Я сказал «завлекла», так вовлекают во грех, в смерть. Это через две улицы от моей. Витрина ломится от лосин, трусиков, бюстгальтеров, поясов для подвязок и от фотографий голых

или едва одетых девочек. Магазин называется «Счастливое мгновение».

Продолжая смеяться, она открыла дверь и втолкнула меня внутрь, как будто я отказывался войти. Я не отказывался входить, но мне нужна была ловушка, запах, привкус во рту. Как прежде на чердаке. Возбужденная в сломанном кресле. Как в Мейонна. Как здесь, в дальней комнате магазина, забитой корсетами, пластмассовыми совершенно голыми грудастыми манекенами с розовыми сосками и в трико, облегающих лобок и место между ног. На красных стенах и у входа в примерочную кабину висят небольшие картины, на которых голые женщины ласкают друг друга, одна из них сосет между ног свою служанку, млеющую на софе. На картинке белая собачка лижет девушку. Есть серия очень детальных фотографий, снятых на близком расстоянии. В воздухе пахнет амброй, это ароматизированная свеча в виде колонны с торсом девушки, которую Мария Елена зажгла, как только мы вошли; ее аромат заполнил все тесное помещение. Закрытые окна. Закрытые ставни. Рядом со шторами кресло. И в этом кресле моя голая хозяйка, еще более раздетая, чем мои визитерши; мадемуазель Мария Елена Руиз как прежде, да, как прежде раздвигает ноги, расслабляет ляжки, двумя пальцами раскрывает вагину, розовый и темный плод с блестящей щелочкой под бритым лобком.

— Пей, ешь! — повторила Мария Елена несколько раз, или я придумал это в своих мечтах, — пей, насыщайся, вдыхай меня, как раньше и как это делали в Мейонна, ты помнишь Вайанов, Лизину, я это не забыла.

Такое нарочно не придумаешь. И после того как я ее попробовал:

— Мы тоже ее высечем. Мы будем сосать ее вдвоем.

— Но кого, Мария? О ком ты говоришь?

— Да о твоей пассии, развратник. О твоей недотроге из мясной лавки.

Гнусный план созрел в голове корсетницы. Или в ее благоухающей вагине. В янтарном, ванильном лоне. В долине смерти. Корсетница, продавщица трусиков и ночная авантюристка умеет завлекать заманчивыми образами в полумраке, наполненном ароматами; со временем она отточила свое искусство, возможно, эта милая, истекающая от возбуждения испанка, шлюха, торгующая ажурными трусиками и трико с разрезами, и есть истинная наследница Вайанов.

— Твою святую нетрудно будет заманить в бутик, она уже останавливалась перед моей витриной и пускала слюнки. Эта маленькая форель клюнет на крючок.

— Но как заставить ее войти? Заставить что-нибудь купить?

— Не волнуйся. Надо польстить ее кокетству, сказать ей, что мне нужна манекенщица только на один раз, что у нее идеальный размер, поверь, она клюнет. В худшем случае я прокручу это с ее театром, можно придумать дефиле модной интимной одежды или лихую распродажу для первого спектакля. Между нами, эта премьера «Элоизы» как нельзя кстати.

— А если она не клюнет? Если откажется позировать?

— Она придет. Достаточно будет сказать ей, что она мне просто необходима.

Через три дня Мария Елена мне позвонила:

— Форель клюнула! Дочка мясника, святая Биллями, взяла приманку. Она на крючке. И поверь мне, я ее не упущу.

Как эта шлюха-корсетница могла забыть, что от наслаждений в Мейонна веяло смертью? Вайан мертв. Его итальянская сутенерша, сводня и поставщица девочек тоже мертва. Покончила с собой и беременная Жанна Жоанно назло своему пентюху. Мертв дом, во всяком случае, в смысле того, что там происходило. Мертв Сталин, мертва партия, сгинул и Советский Союз, кануло в Лету счастливое будущее. Как поется в песне, дух, который шел от Мейонна, был запахом бойни. Зловонием греха. Тухлятиной, плесенью, разложением, жалкими останками, отбросами, что кидают собакам.