И обратил свой гнев в книжную пыль...
Шрифт:
Итак, я прибыл в Сингапур — последнюю станцию моего путешествия — с целью зондирования стран Юго-Восточной Азии. Я чувствовал усталость и опустошенность от множества контактов, различия темпераментов, попеременной настырности уличных «секс-торговцев» и моей постоянной готовности к обороне — стоило только выйти, как тебе тут же предлагали «девочку, с гарантией девственницу!», и назойливый сутенер долго преследовал тебя, не отходя ни на шаг. Я страдал от навязываемой мне роли похотливого белого человека, стоило мне покинуть свой пятизвездочный отель, вечно осаждаемый дилерами всяческого рода услуг.
Время от времени я находил утешение, глядя на чье-нибудь
В свой последний вечер в Сингапуре я, усталый и полный грустных мыслей, потягивал в баре отеля виски и обдумывал, что делать дальше. До начала World Bookfair в Нью-Дели оставалось почти еще две недели. Я слишком рано добрался до своего конечного пункта.
Я слез с табурета у стойки и расплатился, решив перед сном пойти еще раз прогуляться по улицам старого Сингапура. Меня сильно угнетала оторванность от привычного мира и та роль, которую мне здесь приписывали, принимая за богатого белого. Я вышел из отеля и глубоко вдохнул тропический, напоенный запахом олеандра ночной воздух. И сразу услышал:
— You like life exhibition, Sir: two men fucking a girl? Sir, I give you a good price! Sir, good price! («Хотите живое голое тело, сэр: двое мужчин и одна девушка? Я дам вам хорошую цену! Сэр, очень хорошую цену!»)
Я попытался стряхнуть привязавшегося маленького человечка, как назойливое насекомое. Но он был упрям. И изо всех сил вцепился в мой ремень:
— You want a special price? I make you special price. Which price would you like to pay, Sir? («Вы хотите получить особую цену? Я дам вам такую цену. Какая цена устроит вас за такие игры?»)
Я резко повернулся кругом, чтобы отпугнуть его, но сделал это неудачно — рука моя с размаху ударила его по лицу. В неясном свете раскачивающегося на ветру уличного фонаря я увидел, как он с широко раскрытыми глазами въехал на спине в огромную лужу. Я хотел помочь ему встать, но он сам быстро вскочил и помчался как бешеный прочь, ругаясь не то по-малайски, не то по-тамильски, и юркнул в ближайший темный переулок.
Теперь была моя очередь уносить отсюда ноги. Мне мерещилось, что из-за каждого темного угла впереди меня может вот-вот выйти с кривой ухмылкой на дергающемся лице малаец или тамилец — зря, что ли, я прочитал столько романов Джозефа Конрада [16] ?
Задыхаясь от быстрой ходьбы, я добрался до отеля. Из своего номера я тут же позвонил в бюро путешествий в аэропорту, открытое круглые сутки. На следующее утро я сел в самолет, летевший в Калькутту, откуда на другой день решил переправиться на маленьком одномоторном самолете в Катманду — столицу гималайского государства Непал.
16
Джозеф Конрад (1857–1924) — английский писатель, автор многочисленных социально-критических романов.
Перелет на комфортабельном «Виконте-Виккерс» авиакомпании Malayan Airlines был приятным и неутомительным: прекрасный сервис в салоне с 31 посадочным местом, широкие удобные кресла, как в гостиной дома. Около полудня из собственной бортовой кухни вышел повар и спросил, кто что желает
Но в тот же вечер я вдруг снова окунулся в кошмарный сон. Калькутта — город, с которым у меня потом установятся совершенно особые отношения, — был наводнен в те дни более чем двумя миллионами беженцев из Бангладеша, совсем недавно отделившегося от Пакистана и провозгласившего собственное государство.
После посадки нас, пассажиров, провели через затемненный аэропорт в старый грязный автобус, напоминавший своими зарешеченными окнами скорее транспорт для заключенных. Автобус тронулся, но все время застревал в толпе черных людских масс, медленно колыхавшихся на ночных улицах. Сопровождавший нас солдат выходил, пытаясь расчистить дорогу. Кое-где на проезжей части лежали люди, их относили в сторону. Мы с трудом воспринимали происходящее, многого не понимая в темноте. Свет от редких фонарей едва пробивался сквозь едкий желтый туман, поднимавшийся в ночи от сжигаемого навоза неясного происхождения.
Через несколько часов мы добрались до отеля, похожего на крепость. Ни у кого из путешественников, также выбравших Калькутту пересадочным пунктом для дальнейших перелетов в другие азиатские регионы, не было желания расходиться по темным, освещаемым только одной свечой номерам. Мы все собрались у пожилого американца. Каждый принес все, что у него было, из алкоголя и освещения. Там мы и прождали до рассвета, рассказывая свои истории и делясь азиатскими впечатлениями. Здесь, в этом мрачном калькуттском отеле, ощущая натиск угрозы со стороны внешнего мира, я испытал такую желанную для себя близость локтя, естественное родство людей, но, к сожалению, мы опять были «все свои»: европейцы, американцы и несколько европеизированных индусов.
А потом я прибыл в Катманду. И ощутил полную свободу: здесь у меня не было никаких деловых обязательств, и меня охватило настроение человека, приехавшего в отпуск.
Я взял напрокат велосипед и покатил по долине Катманду в город Бхактапур. Там я встал в пять утра и пошел вслед за женщинами с вязанками хвороста на спине, пытаясь воспроизвести их гармоничные движения. Я поднялся к Храму обезьян, где пробыл до заката солнца, наблюдая природу, фотографируя, наслаждаясь жизнью. Здесь наконец-то я смог отделаться от томительно-гнетущего ощущения чужбины. Никто не досаждал мне. Изредка даже посылали приветливые улыбки. Здешний монах объяснил мне ритуал моления перед молитвенными мельницами.
Милый приветливый народ! Где бы и о чем бы я ни спрашивал, всегда и везде получал доброжелательный ответ. Я не уставал восторгаться особой покачивающейся походкой непальцев. И все время пристраивался позади кого-нибудь, стараясь научиться ходить точно так же. Мне хотелось постичь тайну этой походки. Если путник оборачивался и видел мои неуклюжие попытки, он только беззлобно смеялся и шел дальше.
Непал был в то время страной, где не запрещалось потреблять наркотики. Этим он сильно привлекал к себе европейскую и американскую молодежь. Я уже прошел через шестьдесят восьмой год, когда у меня дома молодежь без стеснения раскуривала «травку». Но сам я, однако, никогда не прикасался к этому «чертову зелью». А здесь, на «крыше мира», прямо под Большой медведицей, я тоже решил попробовать, что же это такое?