И один в поле берс
Шрифт:
Всего три с половиной минуты ожидания (вместо примерно десяти минут на предыдущей четвертой стойке Крыла бабочки), и полный Резерв готов к активации манозатратной техники Живого камня.
Как и задумывал, кастую наконец четвертую стойку техники Живого камня. Исполнение техники тут же отзывается болезненной вспышкой в груди из-за мгновенного опустошения до самого дна Резерва маны, но активная пятая стойка Крыла бабочки, предотвращая выгорание, тут же начинает качать пустой Резерв новой маной… А огромная, как асфальтовый каток, туша моего Заразы, мгновенно ужалась
Бревно-копье, как я и рассчитывал, оставшись в прежних габаритах, выпало из испарившейся махины пита и смачно плюхнулась в грязь где-то рядом с моими сапогами. Но я это эпическое падение наблюдал уже лишь мельком — краем глаза, потому как, подхватив тридцатикилограммовую статуэтку, тут же развернулся на сто восемьдесят и, как мог быстро, заковылял в сторону невидимого за холмом села…
Всего за четыре секунды действия стойки, да еще с нехилой такой обузой, далеко отбежать я, конечно, не успел. Но даже эти первые примерно двадцать метров уже подарили вполне конкретную надежду на выход из безнадеги, в которой мы с питом, волею злодейки фортуны, пребывали последние четверть часа под мерзким, колючим осенним дождем.
Глава 20
Глава 20
Пока Резерв по новой наполнялся, я решил вернуться к оставшемуся на месте нашей схватки телу орка-погонщика. И, призвав из пространственного кармана контейнер, попытался собрать с мертвого врага законную добычу — орочий мутаген. Благо, обмененный в хранилище контейнер был еще действенно пуст, и такой редкий экземпляр мутагена стопудово стал бы отличным заделом к новой партии ценнейшего ресурса. Заодно, кстати, и узнал бы: с цветом какой стадии твари изнанки окажется схож мутаген орка-погонщика восьмого уровня развития.
Однако, меня ожидал жестокий облом. Серый «кисель» тонким слоем раскатившись по телу погонщика, вопреки моим хотелкам, не изменив цвета, в том же неизменном первозданном мышином цвете собрался в слизистый сгусток и втянулся обратно в контейнер. Эксперимент оглушительно провалился, ни грамма мутагена из свежего трупа орка вытянуть мне, увы, не удалось.
Вспомнив, как смертельно раненый враг из последних сил отчаянно тянулся к торчащему из бока пита копью, я решил, чисто по приколу, проверить на наличие мутагена и валяющееся рядом в грязной траве орочье оружие. И каково же было мое изумление, когда серый «кисель» на отполированной древесине бревна-копья мгновенно окрасился в самый редкий и доселе ни разу мною не виденный (при сборе мутагена, разумеется) фиолетовый цвет — соответствующий, зверю изнанки стадии легенда!
И даже более того, на светло-фиолетовом общем фоне «киселя» на пару секунд отчетливо проступил какой-то замысловатый узор из темно-фиолетовых штрихов и линий. Дальше, когда впитавший мутаген «кисель» собрался в фиолетовый сгусток и втянулся обратно в контейнер, я ощутил, как емкость в моих руках сделалась разом тяжелее на добрых полкило (двухнедельная непрерывная практика в сборе мутагена позволяла мне достаточно четко фиксировать подобные изменения). Выходило, что из копья погонщика мне удалось вытянуть разом полкилограмма мутагена — да ни абы какого, а самого дорогостоящего из всех существующих его вариантов.
— Определенно, такой жирный куш стоил схватки с погонщиком, — фыркнул я в свинцовую хмарь затянутого тучами неба и, сбросив с головы капюшон, с наслаждением подставил лицо под ледяные струи осеннего ливня.
В ответ над головой ослепительно сверкнул зигзаг молнии, и через пару секунд донесся далекий раскат грома. Но мне было плевать на буйство стихии вокруг, неожиданная драгоценная добыча опьянила меня почище крепкого вина, и напряжение недавнего сумасшедшего цейтнота нашло выход в приступе безудержного истерического хохота.
Успокоившись лишь через несколько минут, я снова натянул на мокрую, охладившуюся голову капюшон и побрел к одиноко возвышающейся на лугу по-прежнему неподвижной туше питомца.
Дождавшись повторного заполнения Резерва, я снова скастовал четвертую стойку Живого камня и, подхватив тридцатикилограммовую статуэтку, оттащил ее еще примерно на двадцать метров
Далее, занявшись несложно арифметикой, я прикинул, что, тратя примерно по шесть минут на наполнение маной Резерва ради последующего четырехсекундного рывка на два десятка метров, для преодоления примерно двухкилометрового расстояния до села мне понадобится шестьсот минут, или десять часов чистого времени. А учитывая, что потом еще в самом селе до алтаря придется пробежать около двухсот метров, выходило, что в хранилище нам с питом светит попасть в лучшем случае часов через двенадцать.
Мне-то вытерпеть эти фактически половину суток даже под проливным дождем было, как два пальца… А вот как сдюжит такую чересчур затянувшуюся отсрочку лечения тяжело раненый Зараза? — этот коварный вопрос ребром вставал перед совестью хозяина пита в полный рост.
Оно, конечно, кончиком высунутого на всю длину языка пит вроде бы наглухо запечатал рану в боку (это самопроизвольно случилось после выброса из раны бревна-копья орка), и поливающий язык ливень, безусловно, способствовал образованию на нем потеков целебной слюны, которая, вполне вероятно, как-то просачивалась на запечатавший дыру в боку кончик языка и стекала с него в рану, регенерируя поврежденные ткани. С другой стороны, пит уже подозрительно долго пребывал в конкретном отрубе, и никаких положительных подвижек в его состоянии за прошедшие почти полчаса я, увы, не наблюдал.
Дабы ускорить процесс возвращения раненого напарника в спасительный загон хранилища, я решил использовать вынужденные минуты ожидания наполнения маной Резерва для тренинга более продвинутой пятой стойки техники Живого камня.
Из-за специфики каста манозатратной техники, начинать покорение пятой стойки можно было только после накопления в Резерве половины маны. Потому первые минуты, после очередного рывка с тридцатикилограммовым отягощением, я вынужден был все равно впустую простаивать, дожидаясь скопления необходимого минимума маны. Потом, следующие три-четыре минуты, начиналась череда отчаянных попыток воспроизведения по памяти пятой стойки, лишь однажды показанной мне Психом (в загоне хранилища, разумеется), с заделом на будущее, после удачного освоения мною четвертой стойки Живого камня.
Изучение стоек Живого камня крайне тяжело давалось мне даже в максимально комфортных для этого условиях хранилища. Теперь же, под сбивающими концентрацию потоками ливня, без частых примеров наставника, позволяющих рассмотреть витиеватые движения стойки в мельчайших деталях, у меня были совершенно ничтожные шансы освоить все движения стойки самостоятельно. Однако, я отчаянно пытался снова и снова, разумеется, от безысходности. Потому что тупо стоять и, сунув руки в карманы, дожидаться наполнения маной Резерва, глядя на неподвижную фигуру может в эту секунду беззвучно испускающего дух боевого товарища, было выше моих сил. Я предпочитал, стиснув зубы, терпеть болезненные судороги в кистях и пальцах, измученных бесконечной чередой неточных попыток повторить мудреную стойку. Эта боль наполняла вынужденное ожидание хоть каким-то подобием смысла, дарила надежду (пусть с вероятностью единицы к миллиону), что вот сейчас все у меня наконец-то получится, и я освою-таки абилку, в разы ускоряющую наше с питом продвижение ко все еще скрытой за холмом цели… Но я снова, и снова, и снова лишь кривился от очередной судорожной вспышки боли в недостаточно расторопных руках. Череда проваленных попыток заканчивалась с полным накоплением маны в Резерве, и следовал четкий каст четвертой стойки. Далее — четырехсекундный рывок с тянущим к земле отягощением на пределе возможностей по залитой дождем траве, неизменно заканчивающийся неуклюжим кувырком в сторону от вывалившейся из рук и материализовавшейся прямо по курсу слоноподобной туши коматозного пита. Потом у меня появлялось две-три минуты передышки, чтоб размять дрожащие от усталости руки и подготовить их к очередной серии отчаянных попыток скастовать пятую стойку Живого камня. И эта карусель по новой начинала свой разбег…