И охотник вернулся с холмов
Шрифт:
– Ну, не знаю. Чем там она отравилась? Я в тринадцать лет вел себя осмотрительнее.
Миссис Осборн снова рассмеялась.
– Ты считаешь, что всегда был благоразумен? Ты просто забыл, что вытворял в этом возрасте.
– В любом случае веселые вечеринки, с которых приходишь домой в два часа ночи, у меня начались в более старшем возрасте.
– Ну да, конечно. Когда тебе стукнуло пятнадцать.
Интересно, откуда она знает. Мои пятнадцать проходили в Эдинбурге без нее. Отец, видимо, рассказывал ей. Заговор взрослых.
– Зато к семнадцати это становится уже совсем
– Растолкуешь это Лукасу?
– Ему еще нет семнадцати.
– Но скоро будет.
– Думаю, тебе не о чем беспокоиться. Лукас намного положительнее меня.
– Ты так думаешь?
Я так думал. В его возрасте я уже много такого попробовал, о чем родителям не рассказывают. К тому же он делает зарядку и ходит в боксерский зал.
– Слушай, Валли. – Миссис Осборн повернулась ко мне. – Знаешь, о чем я хочу спросить?
– Хм.
Я знал, по крайней мере догадывался, потому что этот вопрос она задавала мне каждый год.
Она очень красива. Смуглая, темные глаза и брови. Отлично готовит, несмотря на то что у нее гора работы, и вообще хорошая мать. Чуткая. Не авторитарная. Никогда никому из нас не пыталась навязать свое мнение. Ее очень ценят на кафедре лингвистики как преподавателя. Вообще у меня крутые родители. Все трое, если Майкла тоже причислить к этой категории.
– Ты не хочешь в этот год остаться с нами на Рождество?
Я покачал головой.
– Нет, мам. Не то чтобы не хочу. Просто мы с отцом снова поедем в Троссакс к деду. Не было еще ни одного года, чтобы мы не поехали туда в Рождество. Только однажды, когда я болел скарлатиной.
Яичница с беконом тем временем перекочевала ко мне на тарелку.
– Пора создать прецедент, мне кажется. А то так и будешь каждый год сидеть в сочельник со стариками, которые собираются в доме у Алистера. К нам, кстати, приходит много молодежи. Друзья Лукаса.
Друзья Лукаса. Боже мой.
– Не в этом дело.
– Понимаю, что не в этом. Но когда-нибудь это все равно случится. Когда-нибудь, даже довольно скоро, тебе не захочется сидеть в сочельник со стариками.
– Почему это? Они клевые, эти друзья Алистера.
– Я понимаю, что они могут представлять для тебя интерес как для историка. Но согласись, они же не годятся тебе в компанию.
– Почему? – снова спросил я.
Прекрасно было понятно, к чему она клонит, но я прикинулся тупым, как делал обычно в таких случаях.
– Да ты сам все понимаешь.
Я пожал плечами.
– Не знаю, мам. Не в этом году. Возможно, когда-нибудь. И не потому, что я предпочту остаться тут с тобой, Майклом, Лукасом, Оливией и Томом.
– Ты умеешь быть очень неделикатным, надо сказать тебе, Валли.
– Что поделаешь…
Она снова рассмеялась. Она никогда не злилась, если я грубил ей. Если бы она наказывала меня за мое хамство или сердилась, я бы, наверное, совсем распоясался. Но она только смеялась, поэтому стыдом накрывало сразу. Она всегда все понимала. Все мои тайные мысли. Могла бы хоть сделать вид, что
– Нет, ты меня не так поняла, – возразил я. – Это же Рождество.
– Я тебя поняла.
– Нет.
– Поняла. Ты бы мог пойти в Святого Алоизия [11] . Ты же ходишь туда по воскресеньям.
– Вкусная яичница, спасибо, мам.
Когда-то Дуг велел мне быть внимательным и чутким с ней.
– Ты можешь легко причинить ей боль, – сказал он. – Потому что именно перед тобой она чувствует себя виноватой. И именно поэтому ты должен всегда очень внимательно следить за собой, чтобы не задеть ее.
11
Церковь Святого Алоизия Гонзаго – католический храм в Оксфорде.
Наверное, это правда. Но, когда я думаю об этом, я начинаю ощущать себя канатоходцем, под которым отчаянно раскачивается канат. Очень трудно сохранять равновесие. И чем дольше живешь с Джоан бок о бок, тем труднее. Будь она для меня чужим человеком, было бы проще. С чужого – какой спрос?
Я взял яблоко с деревянного блюда и пошел в гардеробную искать носки. Мне повезло, Лукас не утащил последние парные. Оливия выключила воду в ванной, но я подумал, что, если сейчас пойду мыться, она опять уведет «Омегу», и заторопился.
Велосипеды стояли в сарае в саду. Я вывел «Омегу» за рожки через заднюю калитку. Узкий проход между садиками был усыпан сухими яблоневыми листьями, ветками, шишками. Ветер и сейчас бушевал в кронах, сек дождем лицо и руки. Надо, наконец, купить себе перчатки. Я натянул на уши капюшон и подумал: «Вот и в Средние века кто-то так же укрывал лицо от непогоды». И сразу стало даже как-то теплее. Все-таки я люблю историю. Наверное, я не зря ее выбрал. «Так было всегда» – для меня самая поразительная мысль. Момент истины, который пригвождает тебя к месту своей очевидностью. Даже в такой мелочи, как поправить капюшон, смотреть в огонь или закутаться в плед. И так же делал он – Алистер Дуглас Мак-Гриогар. Тем же жестом, тем же движением руки. Восемьсот лет назад. И Робин Мак-Грегор из Комара. Конец семнадцатого. Иногда прошлое становится реальнее настоящего.
Я оседлал велосипед, оттолкнулся ногой от бровки. Северный ветер ударил в спину. Я доел яблоко на ходу, швырнул огрызок в кучу листьев на газоне, вырулил на Бенбери, привстал на велике и выжал педали.
2 глава
О, бойся Бармаглота, сын,
Он так свирлеп и дик.
А в чаще грымлит исполин,
Злопастный Брандашмыг.
Но взял он меч и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит
Под дерево тум-тум.