И опять Пожарский
Шрифт:
– Думаешь, соседи не прознают?
– А ты им и не говори. И крестьянам, что за семенное зерно, не говори: княжич, мол, прислал и велел сажать, и всё. И чтобы ни одно зёрнышко не вздумали на еду потратить, – погрозил Пётр пальцем.
На том и расстались пока.
Событие тридцатое
Дуня Фомина сидела на крыльце своего нового дома и плакала. Плакала неудержимо, навзрыд. Справа от неё сидел и тоже плакал её старший сынок Коленька. Мальчик плакал, потому что плакала его мама. Он старался держаться, но получалось плохо,
Слева также в полный голос ревела двухлетняя Дашутка, младшая Дунина дочка. Мама плакала, маму обидели, вот Дашутка и плакала. Была у Дуни ещё одна дочка, ей бы сейчас исполнилось почти четыре годика, но Боженька прибрал её в прошлом году. Простыла и сгорела буквально за неделю. Что ж, Бог дал, Бог взял.
Только сейчас Дуня плакала не с горя. Плакала с великой радости. Услышал господь их с мужем Тихоном молитвы, прислал доброго хозяина. Многие лета княжичу Петру Дмитриевичу Пожарскому. Только никто в Пурецкой волости теперь его так не величал. Разве подходит ангелу Господню имя княжич, или Пётр Дмитриевич, или Пожарский? Нет, конечно. Наш Петюнюшка – вот самое правильное имя для ангела.
Когда молодой княжич в сентябре объезжал их деревеньки и починки и вопросы всякие задавал про урожаи и скотину, общество решило, что пришли чёрные дни, последнее с них выгребут, и уже собирались на Юрьев день перебираться на новые места. Лучше часть потерять, чем всего лишиться. Но потом пришла к ним на двор бригада плотников и принесла маленькую берёзку, выкопанную с корнями. Они обошли двор Фоминых, измерили его вдоль и поперёк шагами и деревянными саженями и вкопали берёзку в землю посреди двора саженях в шести от их домишка.
– Здесь будет центр дома, – объяснил их старшой.
– Что за дом, – поинтересовался Тихон, – али княжич нас потеснить хочет и сюда ещё кого поселить?
– Дурень ты, – беззлобно обругал его плотник. – Вам будем новую хоромину ставить. Княжич велел и денег на то дал. Строить будем по всем правилам, чтобы долго стоял и достаток всегда в доме был. Завтра начнём. Жертву приготовьте. Клок шерсти нужен, горсть зерна и мелкая монетка. Под «мировым деревом» и закопаем. – Плотник указал на берёзку. – Завтра будем камни под фундамент печей укладывать, а после полудня и первый венец установим. Так что готовьте угощение.
И правда, назавтра с утра привезли целую телегу каменюк здоровущих, что и двоим-то не поднять, и зарыли их в землю в шести местах вокруг «мирового деревца». А после полудня привезли бревна, и плотники споро заложили первый венец. Хоромина прямо получалась. Вот глупый княжич, как же можно протопить домину четыре на четыре сажени. В ней только летом и можно будет жить.
Плотников угостили кашей гречневой и хлебом с мёдом. Брат Тихона промышлял бортничеством, и Тихон, бывало, ему помогал, так что мёд в доме водился.
А через день уже и матицу укладывали. И опять всё сделали, как в старину, со всеми обрядами, чтобы обеспечить тепло и достаток в доме. Старший из плотников обошёл верхнее бревно, так называемый «черепной венец», и разбросал по сторонам хлебные зёрна. Потом мастер переступил на матицу, к которой лыком была привязана шуба,
Продолжили домину строить только через день. Правда, плотники никуда не ушли, а ставили сруб на новую баньку. И тоже с фундаментом из камней.
Окна и двери прорубали в новом дому со всеми правилами. Один из плотников, прорубив окно и вставив раму, проговорил: «Двери, двери, окна, окна, будьте вы на заперти злому духу и татям», – и сделал знак креста топором.
А ещё через день уже и крышу перекрыли, снова пришлось угощать плотников. Дуня приготовила, как водится, саламату, такую густую затируху из ячменной муки, замешанной на сметане и заправленной топлёным маслом. А ещё она приготовила кашу из поджаренной на масле гречневой крупы.
Плотники на следующий день продолжили стучать топорами уже внутри дома. На вопрос Тихона, чего они внутри-то строят, старшина плотников усмех нулся и сказал, что по приказу княжича нужно сделать внутренние перегородки. Дуня только прыснула: зачем в дому-то перегородки. Но плотники возились за закрытыми дверями и сказали, что если хозяева зайдут в дом и увидят его недоделанным, то дом долго не простоит. И как ни хотелось Дуняше хоть одним глазком заглянуть в их новый дом и посмотреть на те самые перегородки, но ввечеру, когда плотники ушли, плотно подперев дверь, Тихон не дал и даже затрещину ей влепил. Не больно, а так, для острастки.
На следующий день плотники занимались баней и ещё заложили два непонятных строения, тоже из брёвен, ну, может, бревна потоньше, чем в дому. А в дом пришло аж пять печников печь класть. Дуня недоумевала: впятером одну печь класть, что они там, друг на друге сидят? Два дня печники возились, таскали кирпичи из обожжённой глины, раствор из глины, песка и извести, потом развели известь и сказали, что печь покрасят.
Через седмицу плотники и печники собрали все свои инструменты и со двора ушли. Остался один печник. Он приоткрыл дверь в дом и впустил первой Дуню, хозяйку, потом зашёл Тихон с детьми на руках, и последним степенно, с охапкой дров и берестой прошёл печник.
Дуня не поняла, куда она попала. Строили огромный дом, а стояли они в небольшом вытянутом помещении, заканчивающемся закрытой дверью. С обеих сторон этого помещения тоже было по закрытой двери.
– Пожалуй на кухню, хозяюшка, – пригласил печник, распахнув левую дверь.
Дуня зашла и ошалела. Эта кухня была как бы не больше всего их старого домишки. У стены, сделанной наполовину из кирпича, а наполовину из брёвен, стояла печь с топкой и арочным сводом для готовки пищи. И печь, и кирпичная часть стены были побелены известью и сияли неимоверной белизной, как свежий снег. Печь была с трубой и топилась по-белому, а чтобы тепло не уходило, нужно будет, как дрова полностью прогорят, закрыть заслонку. Печник показал, как пользоваться заслонкой и когда закрывать, объяснил, что если они закроют заслонку слишком рано, то умрут, отравившись, а если забудут закрыть, то всё тепло из дому вылетит в трубу.