И оживут слова

Способина Наталья

— А это тебе, — я неловко сунула ему сверток.

Он положил сверток на колени, даже не пытаясь развернуть, и начал разглядывать его так, будто через ткань мог понять, что там внутри. Пауза затягивалась.

— Там… — начала я и с ужасом поняла, что понятия не имею, что там.

— Развяжешь? — мягко попросил Миролюб, и я на миг вскинула на него взгляд.

Казалось, что он спокойно смотрит на сверток, но я заметила, как напряжены его плечи и сжаты челюсти. И это совершенно не вязалось с мягкостью его тона. Вновь, как тогда на берегу с Альгидрасом, я почувствовала, что сделала что-то ужасное, но что именно, понять не могла. Я начала торопливо развязывать ленту,

даже не додумавшись снять сверток с его колен. Миролюб часто дышал у моего уха, а я готова была провалиться сквозь землю, пока неловко распутывала тесьму, проклиная себя за то, что мне вздумалось затянуть бантик потуже. Болтался он, видите ли!

И только развязав с трудом поддавшуюся тесемку, я поняла, что просьба была странной. Почему он сам не развязал?

— Вот, — я развернула тряпицу, не дожидаясь просьбы.

В глаза бросилась вышивка, и я сразу поняла, что вышивала ее именно Всемила. Она действительно была мастерицей. Не даром Миролюб и привез ей подарок для рукоделия. Миролюб осторожно вытянул из свертка рубаху, чуть отклонился от стола и взмахнул ею в воздухе. Рубаха была белоснежной, с вышивкой по вороту, рукавам и подолу. Откуда-то я знала, что эта вышивка — оберег.

— Мастерица, — восхищенно произнес Миролюб, и напряжение словно покинуло комнату.

Он снова встряхнул рубаху в воздухе, чтобы та расправилась и ее можно было рассмотреть. Князь протянул руку за подарком, и Миролюб передал ему рубаху, а меня внезапно озарило, что именно было неправильным во всем этом. Миролюб проделывал все это одной рукой. Затаив дыхание, я опустила взгляд на левую руку княжеского сына. Рукав беленой рубахи скрывал пустоту.

Я сглотнула, только сейчас осознав, что именно не понравилось Всемиле в этом человеке, почему не прельстила красивая внешность, и почувствовала, что краснею. Так вот почему Добронега завязала такой слабый узел на подарке! Чтобы Миролюб мог развязать его одной рукой, а я… Мне тут же захотелось извиниться и объяснить, что я случайно, но я вспомнила, как он боролся с собой, прежде чем попросить меня развязать тесьму, и малодушно смолчала. Вместо этого рывком распахнула подаренную шкатулку и сделала вид, что изучаю содержимое. Краем уха я слышала, как Любим хвалит вышивку Всемилы, а Злата поддакивает и расписывает мастерство сестры Радима. Добронега же тем временем обратилась к Миролюбу с каким-то вопросом, и они вновь стали разговаривать о пустяках. А я все сидела, ссутулившись над шкатулкой, и думала, что для всех для них произошедшее выглядело так, будто я специально затянула узел, чтобы еще раз напомнить Миролюбу о его увечье.

Дареная рубаха вернулась к Миролюбу и перекочевала в его суму. Теперь я только удивлялась, как же сразу не заметила, что он однорук. Сейчас это прямо бросалось в глаза, хотя действовал он одной рукой очень уверенно, словно давно свыкся со своим увечьем. Я задумалась, откуда оно? Врожденное или же он потерял руку в бою? Снова что-то смутное всколыхнулось в мозгу, однако тут же пропало.

Ко мне больше никто не обращался, и я сидела молча, слушала разговоры, которые то и дело прерывались звонким смехом Златы, и боролась с тошнотой, усиливавшейся от запаха еды. Тошнило меня, по всей видимости, от себя самой.

Как и следовало ожидать, вскоре разговор коснулся недавней трагедии. По словам князя, корабль Будимира «вышел из столицы две седмицы назад и сгинул в море». Радим слушал молча, все больше хмурясь, Златка нервно покусывала согнутый палец, а Миролюб разглядывал кубок с вином. Лица князя я не видела — он рассказывал о случившемся, повернувшись к Радимиру, но в его голосе звучала горечь. Я подумала

о неведомом Будимире, который вероятнее всего погиб от рук кваров, вспомнила о том, с каким уважением и трепетом отзывался о нем Радим, ведь этот воин воевал еще с его отцом, и меня снова накрыло осознанием, что это все не выдуманная история. Это настоящий человек. И его смерть тоже была настоящей.

— Понять не могу, как так вышло, — едва слышно проговорил Радим, когда князь закончил.

— Ты говоришь, лодья цела? — впервые за весь рассказ подал голос Миролюб.

Радим прищурился, задумавшись.

— Мачту меняли и борт латали недавно. Но в другом целехонька. Сами потом можете поглядеть.

— Будимир не мог отдать свою лодью без боя, — твердо сказал Миролюб, и Радим кивнул, подтверждая его слова, а потом добавил:

— Год назад, когда у костра рядом сидели, Януш мой спросил у Будимира, что бы тот сделал, коли понял бы, что не выиграет бой на своей лодье. Кому бы другому Будимир за тот вопрос шею свернул, да Януша любит, — Радим запнулся, но так и не сказал “любил”, и его никто не поправил. — Так Будимир ответил, что не бывать такому дню, когда он не победит врага на своей палубе, — задумчиво закончил Радимир.

— Говорят, заговоренный он от смерти на своей лодье, — негромко произнесла Злата.

— Кем заговоренный?! — громыхнул князь, и мы со Златой дружно втянули головы в плечи. — Хванами твоими?!

И столько злобы было в этом вопросе, что я невольно поежилась. Чем так не угодили хваны князю? Будто про кваров говорит.

— Хванами, князь, — впервые подала голос Добронега, и гнев Любима словно ветром сдуло. Он медленно повернулся к матери Радима. Я отклонилась, чтобы не загораживать ее, и невольно спряталась за плечо Миролюба.

— Да что вы знаете о тех хванах? — уже спокойнее произнес князь. — Целители? Чудесники? Будущее предрекают? Кабы были они такими, устраивал бы твой сын погребальные костры на их острове?

— Не всяк, кто знает о беде наперед, может ее отворотить, — еле слышно проговорила Добронега, и князь не нашел что ответить.

А мне вдруг показалось, что не о хванах они сейчас говорят и не о Будимире.

Наступила давящая тишина. Миролюб молча передвигал кубок по столу, Добронега сидела, выпрямив спину и сложив руки на коленях, Радим хмурился и тоже вертел кубок, а Златка нервно крутилась на скамье, словно придумывала новую тему для беседы, но никак не могла придумать. Князь сидел неподвижно, подобно Добронеге, и тоже смотрел прямо перед собой. И снова мне показалось, что Добронега и Любим видят одно и то же.

— А что, Радимир, верно ли говорят, будто хванец твой кормчего кваров с одной стрелы снял? В дождь да неспокойные волны, — неожиданно спросил Любим, и слышалась в этом вопросе откровенная издевка.

Златка нервно покосилась на Радима, а я затаила дыхание, потому что слышала про это впервые.

— Врут, князь.

При этих словах Любим усмехнулся, словно подводя черту под своими словами о хванах, а Радим невозмутимо добавил:

— С третьей.

Князь резко повернулся к Радиму.

— Врешь! — недоверчиво воскликнул он.

— Коль я бы врал сейчас, мы бы до сих пор за ними гонялись. Да и не догнали бы. Сам знаешь, какова лодья Будимира в открытом море. Только бы чуть от Стремны отошли, и ищи их.

Князь задумчиво посмотрел перед собой, словно что-то решая. Было видно, что ему совсем не нравится такой поворот.

— Так кормчего того что, совсем не прикрывали? — с любопытством спросил Миролюб, подаваясь вперед.

— Почему не прикрывали? Его из-за щитов и видно-то не было, — ответил Радим.