И оживут слова
Шрифт:
Так вот у них и получалось. Делала она что-то такое, чтобы Радим не видел, а хванец все молчал. Раз уж совсем нарочно его Всемила толкнула. Будто бы оступилась, когда через канаву перескакивала. Хванец-то ни ростом, ни силой не вышел — стыдоба, а не побратим воеводе. Он, не ожидавший толчка, веретеном крутанулся, но на ногах устоял, да еще обернувшегося Радима успокоил, мол, ничего, оступился. И на Всемилу снова не взглянул.
Злило это — сил не было.
А потом судьба свела их
Златы в передней не оказалось, и Всемила решила посмотреть в покоях. Да так и обомлела. Где это видано? В доме воеводы, да вот так… без присмотра!
Хванец стоял на скамейке и что-то ковырял над дверью.
— Что ты здесь делаешь? — резко спросила Всемила, надеясь, что он свалится со своей скамейки.
Но тот даже не вздрогнул, только посмотрел на нее спокойно и сказал:
— И тебе поздорову.
Всемила сощурилась. Учить ее вздумал!
— Делаешь что?
— Уже ничего, — ответил хванец и спрыгнул на пол.
В руках он держал большой резец. Всемила посмотрела на горку стружек на полу, на его засыпанную стружками рубаху и спросила:
— Мести здесь кто будет? Думаешь, я?
— Зачем? — спокойно ответил хванец. — Я сам.
Он убрал резец в сумку, что валялась тут же на полу, и начал быстро сметать стружки в кучу. Всемила смотрела на него и думала, что хваны странные. Ну где это видано, чтобы воин пол мел? А девка здесь на дворе на что? Злата для того ее и держит! Но хванцу она говорить этого не стала. Пусть метет, раз ума нет.
Тот собрал стружки, ссыпал их на загнетку и, отряхнув руки, оглядел сперва пол, а потом посмотрел на Всемилу. Всемила отвернулась — не хотела она, чтобы он на нее смотрел. Не нравился ей его взгляд.
Она подняла голову и посмотрела на наличник над дверью. Оказывается, там был узор. Пока еще не законченный, но уже было понятно, каким он будет. Отчего-то Всемиле захотелось дотронуться до изгибов.
— Что это за узор?
— Хванский, — коротко ответил чужак.
— И Радим позволил его опочивальню чужими узорами портить?
Ждала, что хванец разозлится, но он спокойно ответил:
— Позволил.
— А
Тот смотрел так, как порой смотрел на нее Радим. Еще не укор, но вот-вот…
— На твои не стану.
— Не станешь? — сощурилась Всемила. — А если Радим прикажет?
— Даже если Радим попросит — не стану. В узорах сила — тебе такой нельзя.
— Сила? — расхохоталась Всемила. — Я уж выросла из небылиц, хванец! Или ты так не думаешь?
— Думай, как знаешь, — спокойно ответил хванец и направился к двери.
— А почему мне нельзя? — спросила Всемила не столько из любопытства, сколько для того, чтобы задержать его здесь. Когда еще случай выпадет.
— Он для… — хванец помялся, словно не зная, как продолжить, — для мужних жен.
— То есть, коль без мужа, так нельзя?
— Нет.
— А если я себе такой на платье вышью?
Хванец сощурился, словно целился.
— Не нужно.
— А если?
— Это будет просто узор — точно повторить не сможешь, — коротко улыбнулся он.
— А если смогу?
— Если сможешь, беду можешь накликать.
— Так уж и беду?
— Всемила, я не просто так говорю, — голос у хванца звучал примирительно, словно он с дитем неразумным разговаривал. Всемилу даже зло взяло. — Не нужно. А то мне Радиму сказать придется.
— Ах, так! Радиму сказать, значит? — недобро улыбнулась Всемила, передразнивая его глупый выговор. Неприятно он слова произносил — будто песню пел. — А если я Радиму расскажу?
— Про что? — снова прищурился хванец.
— Не знаю. Хотя бы, что приставал ты ко мне, прямо здесь? Как думаешь, слушать он тебя после этого станет?
Хванец замер, точно ему ноги к полу копьями прибили, и смотрел так, будто только и ждал, что Всемила скажет, что пошутила. И хоть ничего такого она бы не сделала, успокаивать его не хотелось. Пусть знает свое место.
— Радим… — хванец закашлялся, словно голос его разом подвел. Оказалось, легко с него спесь сбить. Это только при Радиме он такой — сильный да все знающий, так что Радим как в русалочьи сети попал, слушает его, едва не рот раскрыв. А дошло до дела — вон аж краска с лица сошла.