И передай привет полковнику
Шрифт:
Он сидел, прижав уши, тощий-тощий в облепившей его мокрой, непонятного цвета шкурке, и голосил: «Мяу» – редко, но душераздирающе. Я подхватила его с асфальта машинально и, пообещав: «Спасемся, крохотка», – побежала. Зачем я уродовалась утром? Ноги невыносимо болели. Вода текла по мне, как по неодушевленному предмету. Котенок попытался забиться в рукав плаща, но не смог и отфыркивался. Люди, прятавшиеся от ливня под каждым архитектурным излишеством, звали меня переждать с ними. Славные, жалостливые люди, мне нечего больше пережидать в реальности,
Дверь родного подъезда вынесла мой пинок без скрипа и стона. Еще бы! Она ведь в другую сторону открывалась. Я дернула за ручку и перевела дух. Надо переодеться в сухое, прежде чем показываться Измайлову.
Но «переодевание» включило в себя обустройство и кормление котенка, горячую ванну и сушку волос феном. Мой новоявленный квартирант распушился, демонстрируя редкий черепаховый окрас, и ушел спать в корзину. Я залюбовалась им и зевнула. Впору было тоже укладываться, но я уже привыкла пересиливать себя. Когда я захлопывала дверь, прямо надо мной начали отпирать замок. Слава уже не мог наведаться сюда с ключами. Значит, Верка свернула торговлю из-за ливня. Впрочем, я провозилась до вечера, так что, возможно, Верка и в свое обычное время вернулась.
– Вер, – позвала я, – Вера.
Тишина.
– Эй, кто там? – вскрикнула я.
И услышала топот и шум вызванного лифта. Я, не раздумывая, кинулась к лестнице на четвертый этаж. Но безжалостно эксплуатируемые с рассвета ноги подвели. Я споткнулась и грохнулась лбом о ребро бетонной ступени. «Ну, я уже все пробовала, кроме этого», – промелькнуло во мне, и я потеряла сознание.
– Поленька, солнышко, кто тебя так? Поля, очнись, пожалуйста.
От таких трепетных уговоров и мертвый восстанет. Во всяком случае, всегда хочется, чтобы он ожил. Я разлепила будто напарафиненные веки. Сергей Балков скрючился между стеной и моими распростертыми телесами и тряс, тряс, тряс. Больно, Сережа, больно же! Но этот ненормальный совсем озверел и принялся выкручивать мне руки и ноги.
– Ничего не сломано, – вывел он из своих садистских деяний. – Попробуй сесть, Поля, осторожно, медленно.
– Сам попробуй, – хрипло огрызнулась я.
Он сел. Я тут же приступила к подъему. Вскочивший Сергей поддерживал меня. В итоге удалось опереться на копчик, а потом и встать на ноги.
– Меня послал полковник. Ты давно должна была вернуться. Он беспокоился. Я звонил, стучал, никто не открыл. Потом случайно глянул вверх и увидел тебя, – рассказывал Сергей.
И вдруг я все вспомнила.
– Сережа, мне срочно к Измайлову.
– Доставим.
Балков подхватил меня на руки и понес вниз.
– Упала я сама, – по сути, исповедалась я ему.
– Бывает.
– Кто-то лез в квартиру, то ли Веркину, то ли Славину.
– Бывает.
– Я котенка подобрала.
– Здорово. Бывает.
– Я попала на поминки.
– Быва…
Напрасно я не сказала ему этого, когда валялась на ступеньках. Сергей Балков парень крепкий. Но от изумления он начал меня ронять. Нет, правда, крепкий парень. Потому что справился с собой и не закончил это действо.
– Ты
– Плохо.
– То-то я смотрю…
Бережный внос разведчицы к полковнику разрушениями не сопровождался. Балков усадил меня на диван и отчитался:
– Это Полина, Виктор Николаевич. Получайте.
– Благодарю, Сергей, – выпустив костыль, сказал тот.
– Она оступилась, преследуя злоумышленника.
– Я так и понял.
Борис Юрьев, по-моему, отвратительно хихикнув, вышел и вернулся с мокрым полотенцем.
– Дайте мне зеркало, – занервничала я.
– Обойдешься, – отрезал Измайлов.
Борис хорошенько вытер мне лицо. На полотенце перекочевали кровь и грязь. Голова у меня гудела, как трансформаторная будка. Как это свойственно всем трансформаторным будкам. Хорошо бы еще вспомнить, что они такое и для чего нужны.
– Каким образом тебе удается выживать? – спросил Борис.
– Вот таким: то синяк, то шишка, то ссадина.
– Полина, если человеку суждено расквасить себе что-нибудь в подъезде, его бесполезно выручать. Давешний подонок не успел тебе наподдать, так ты сама о себе позаботилась, – сурово высказался Измайлов.
– Это мои насущные проблемы, а не милиции.
Балков ринулся мне на помощь, что становилось уже традицией.
– Мы с Борей все-таки осмотрим двери, лифт и лестницу.
– Вперед, – вдохновил парней Измайлов.
Когда мы остались одни, он опустился рядом со мной на диван, обнял за плечи и промямлил:
– Я очень за тебя испугался.
– А я купила черный шарф. Измайлов, прости, я завтра уеду к родителям и сыну. Наготовлю тебе впрок.
– Завтра я тебе наготовлю. А показываться ребенку с таким лбом не рекомендуется.
– Что-то кошмарное?
– Что-то разноцветное. И нос стал совсем картошкой.
– Ой.
– Тебе идет такой нос.
Вернулись ребята,
– Все чисто, Виктор Николаевич. Веры нет дома.
– Померещилось тебе, Полина, – заключил полковник.
– Люди, я к галлюцинациям не склонна. И в дверь Верки или Славы кто-то ломился. А Славу сегодня похоронили. А в наказание за недоверие вам предстоит жуть эксгумации трупа.
Наступило молчание.
– Сергей, проводи Полину, – приказал Измайлов.
Балков довел меня до двери, извинившись, прочесал квартиру и, наткнувшись на выбравшегося поразмяться котенка, вынужден был признать:
– Если он и галлюцинация, то моя.
Глава 12
«Завтра я тебе наготовлю…» Как же, дождешься от него. Главное, ведь прекрасно понимает, что не нужна мне его кастрюльная помощь. Но хоть выяснить, не сдохла ли я за ночь, мог бы. И вот я лежу, изуродованная (ложь), всеми брошенная (бессовестное вранье), и плачу (правда). А в виски изнутри молотит моя заумь – бах-бах-бах, бух-бух-бух, выпусти меня, помилосердствуй. Ишь ты, размечталась о свободе. Мне многие говорили: «Была бы ты поглупее, жилось бы тебе легче». Они мне льстили или насмехались надо мной, больной и одинокой. Не заумь это, а, наоборот, дурость. И не выбраться она хочет, а по-дурацки шутит. Опять за свое – бах-бах-бах…