И передай привет полковнику
Шрифт:
– Мама, зачем ты скрутила лейтенанта? – понимая, что резвлюсь последний раз в жизни, спросила я.
– Но он пытался проделать это со мной. Не волнуйся, я еще не выжила из ума окончательно и знаю, что он виртуозно играл в поддавки. Иначе вряд ли бы его остановила ваза.
– Какая ваза?
– Которую она в меня метнула, едва открыла глаза, – продолжил фискалить Борис.
– Я задремала, дожидаясь тебя. Отец с малышом отправились в цирк, а я к тебе – посплетничать. Разбудил меня шум…
– Неправда, – возмутился Юрьев, –
– Разбудил меня шум. Я увидела морду взломщика и запустила в него тем, что попалось под руку.
– И попалась фарфоровая ваза, единственный остаток прежней роскоши.
– Отныне осколок. Да, вкус, реакция и хватка у меня есть. Поленька, этот мальчик посмел заикнуться о твоей несуразности. С кем ты водишься, дочка, кому доверяешь ключи!
Мальчик бубнил что-то про яблоко и яблоню.
– Ты не поверила, но он действительно милиционер, – заступилась я за бледного Юрьева, стараясь заглушить издаваемые им звуки.
– Это несколько оправдывает его варварство: книжки читать некогда, – отказалась прощать и мириться мама.
– Дамские романы? – встал на дыбы Борис.
– Нет, он получше, чем кажется: разговаривает.
– Мама, это все из-за моей дурости, – собравшись с силами, повинилась я.
Она взглянула на меня, как на пятилетнюю девочку.
– Я ведь тебя учила вслух в этом не признаваться. Конечно, каждый сам во всем виноват. Но я никак не возьму в толк, что ты здесь делаешь так поздно в плаще и шляпе?
– Она развлекает полковника криминальными розыгрышами, чтобы не скучал на больничном, – припечатал разобиженный Юрьев.
Боже, у меня до предела расстроены нервы. Мне послышалось, что моя взрывная, активная, но благовоспитанная мамочка чуть слышно вымолвила: «Самаритянка, блин».
– Борис, иди на кухню, а ты, Полина, в другую комнату, – взял инициативу в свои руки Измайлов. Но, оказалось, что не за то место.
– С чего это вы раскомандовались? – грозно полюбопытствовала мама.
– Пусть они все-таки оставят нас одних, и я объясню, – настаивал Измайлов. И настоял.
Они беседовали с полчаса. Наконец мы с Юрьевым услышали, что они прощаются в прихожей, и бойко выскочили каждый из своего изолятора.
– Поле нельзя надолго оставаться без ребенка, она напрочь теряет чувство реальности, – внушала мама Измайлову.
– Я обещаю вам, что дня через три она воссоединится с сыном, – утешал ее тот.
Дикий, изумленно-вопрошающий взгляд Бориса описанию не поддавался. Намеченный Измайловым срок, вероятно, поверг его в трясину сомнений и ужаса.
– Борис, мы вызвали такси, проводи даму, – бросил через левое плечо Измайлов и галантно поклонился маме.
Весело сказав мне: «Пока, дочка, Виктору Николаевичу тебя вполне можно доверить», – она ушла.
– Что вы так долго обсуждали? – накинулась я на Измайлова.
– Этого ни она, ни я тебе не откроем, – таинственно произнес он.
Тут вбежал лейтенант милиции Юрьев и
– Я задушу тебя, Полина.
– Борис, у меня не так много радостей в жизни, не вздумай лишить, – употребил власть полковник.
Я безалаберно уставилась на Юрьева. Что, съел? Попробуй-ка поднять руку на полковникову радость.
– Я сам ее задушу, только чуть позже, – договорил Измайлов.
И у меня сложилось четкое впечатление, что он не шутил. Я сочла за благо двинуться к выходу, но Измайлов задержал:
– Полина, мне завтра понадобится, чтобы ты пригласила меня домой, но не лезла в то, чем мы с экспертом будем там заниматься.
– С каким экспертом? – возгорелось в Борисе пламя недоверия.
– Не бери в голову, возись с тем, что планировали сегодня, – потушил его Измайлов.
– Виктор Николаевич, я завтра на целый день ухожу в редакцию. Ключи я вам занесу. Все мое – ваше.
– Полина, я не с обыском собираюсь, учти.
– Да собирайтесь с чем угодно, – сказала я.
И поплелась к себе. Я, похоже, перебрала с чудачествами, даже самой было противно. Сейчас помедитирую со свечой, разгоню самоедские мысли и залягу спать, пока они, садистки, не успели вернуться. Так я и поступила.
Утром, вяло передавая Измайлову ключи, я удостоилась лицезреть эксперта, которого полковник называл дядей Сашей. Мужичонка был маленький, седой, худолицый, ни на кого из моих знакомых не похожий. Но я могла бы поклясться, что знаю, кто он. А вот вспомнить не получалось.
Впрочем, редакционная сутолока быстро вернула мне бодрость. Привычно сочетая способность от кого-то уворачиваться, а кого-то останавливать на бегу, я позабыла все домашние напасти. Здесь я ничего не откалывала и не выламывала. Не садилась ни в галошу, ни в лужу. Но где, собственно, я была собой, в редакции или дома, не взялась бы угадывать даже сама.
Закончив дела в одной редакции, я понеслась во вторую, потом в третью. Исчерпав таким образом список доступных мне рабочих территорий, я оказалась в своем подъезде и едва не проскочила квартиру Измайлова: совсем запамятовала, что ключи у него. В дверь полковника уже звонил кто-то. Подойдя ближе, я с облегчением выдохнула:
– Сергей!
Балков приветствовал меня, как родную сестрицу.
– Ты их уже видел сегодня, Сережа?
– Нет.
– Борису снова есть что про меня рассказать.
– Отлично. Ты подарок, Поля. Когда слушаешь о твоих похождениях, кажется, что и собственная житуха не такая уж однообразная.
Юрьев впустил нас и сразу же посвятил Сергея в то, «как эта акробатка вчера выступила».
– Почему акробатка? – спросил Сергей.
– Точно, это не она, а я кувыркался.
Заключительные слова повествования прозвучали уже в кухне, где привольно развалился сразу на двух табуретах хозяин. Поэтому Балков обратился и к Борису, и к Измайлову: