И при чем здесь лунный кот?
Шрифт:
Обладавшая пусть не слишком высоким, но все же титулом девушка ничуть не волновалась по поводу того, что выходит замуж за обычного предпринимателя. А вот сам демон чрезвычайно переживал. А вдруг лорд поместья посчитает, что ему нужен как раз только титул? Но Амме было достаточно посмотреть в серьезные встревоженные глаза и проследить за тихо ластившимся к рукам мужчины Голдиком, чтобы понять, что все будет хорошо. Мало того, рыжеволосый демон был готов забрать к себе в дом двух и даже трех маленьких сестренок своей будущей жены, понимая, насколько тяжело в поместье со средствами. Он был готов оплатить им образование, хотя и не мог обеспечить роскошную жизнь. Одна ткацкая фабрика и небольшая мастерская не приносили громадных прибылей,
Амме дал согласие на свадьбу, на которую к счастью не смогло повлиять резко улучшившееся финансовое положение семьи. Певец с тревогой ожидал, что будущий свояк откажется от предложения, мотивируя тем, что «не достоин». Или надумает еще какую-нибудь чушь. Но мужчина оказался разумным существом и, хотя и испытывал определенные сомнения в том, что его все еще хотят видеть членом семьи, решил прийти и откровенно поговорить с главой. В результате довольный певец свалил на слегка ошалевшего от масштабов, но не менее счастливого, рыжика практически всю работу по поместью. Он бы и все отдал, но мужчина категорически настаивал на регулярных отчетах и проверках. Пришлось согласиться. Устный договор был плавно переведен в письменный. Подписи и рукопожатие завершили сделку, за которой из угла под самым потолком внимательно наблюдали янтарные глазки. Голдик тихо мурлыкнул себе под нос и растворился в воздухе, оставив подопечного наслаждаться молодым вином и приятным общением.
Теперь у Амме появилась возможность взять паузу. Не было необходимости надрываться на многочисленных концертах, выступая и днем, и ночью. Как же было приятно понимать, что имеешь право выбора, где и когда петь, а после спокойно возвращаться домой, окунаясь в отлично налаженную жизнь встряхнувшегося поместья. Голдик всюду сопровождал своего хозяина. А Амме был уверен, что пушистое чудо предпочтет оставаться в поместье, где его любили, берегли и только что не боготворили. Но солнечный комок решил по-своему. Он прятался у певца в волосах во время выступлений, плескался в стакане с водой в гримерке, тихо сопел на углу подушки в спальне, спокойно наблюдал за уединившимся в тихой беседке в дальнем углу поместья хозяином, когда на того накатывало желание сочинять. Он же был и первым слушателем новых песен.
Однако, возможно, не единственным. Амме никому не признавался, но с некоторых пор ему казалось, что к его музыке и песням прислушивалась сама природа. А иначе с чего бы, когда он брал в руки любимый смычок, смолкал птичий щебет, переставали стрекотать кузнечики и шелестеть листвой ветер. Даже облака плыли медленнее. Или это только грезилось? И все же в голове то и дело всплывала фраза: «Ваша музыка нравится миру». Он ведь правильно запомнил? И Амме старался писать так, чтобы его новые песни не разочаровали такого требовательного и важного слушателя. Даже, если это были всего лишь слова. Но ведь никто не знает точно?
Певец поправил выбившуюся из хвоста багровую прядку, аккуратно сгреб в ладони пошевелившегося, но не проснувшегося Голдика и направился в сторону бокового входа, рассеянно потирая лоб свободной рукой. В саду царила та абсолютная тишина, которая наступает перед самым рассветом. Еще несколько часов и в поместье закипит жизнь. Новые люди, новые дела, новые заботы и радости. Амме улыбался, прикрывая дверь в свою спальню. Посмотрел на мягкую подушку, тихо хмыкнул, сгружая на нее пушистый сопевший комочек, а затем подошел к столу. Тихо зашуршала бумага. Голдик приоткрыл один глаз и фыркнул. Но ничего делать не стал. Пусть хозяин, так и быть, переложит то, что чувствует на бумагу. Это будет очень красивая песня. Уж это Голдик видел и сейчас. От сидевшего за столом мужчины струилась серебристо-голубая мелодия, разбавленная темно-синей вязью слов. А поспать можно и днем. Пушистик сам позаботится обо всем, в том числе и о том, чтобы в этом поместье больше не было боли и страха.
Янтарные глазки закрылись.
… … …
Несколько дней прошли на удивление мирно и спокойно. Насколько это вообще было возможно в таком месте как дворец императора демонов. Все склоки, сплетни, интриги, дуэли и прочая ерунда прошли мимо Лани, не затрагивая ни ее, ни близких ей «людей», именно этим словом она втихаря про себя называла трех эльфов и одного симпатичного демона.
Так же, не слишком будоража окружающее пространство, проплывали ощетинившимися пушками, но не делавшими ни единого выстрела, судами истерики леди Эстеррессы. Эльфийка злилась, выговаривала слугам за нерадивость, грозила разорвать на мелкие кусочки членистоногую тварь, но в ее глазах и движениях время от времени внимательный наблюдатель мог заметить растерянность и неуверенность. Да и слабо различимый, но существовавший за спиной шепоток о некоторой умственной усталости высокородной дамы, не добавлял принцессе позитивного настроя. Как и неуловимость призрачного арахнида, в которого не верила чуть ли не половина дворца. Другая половина придворных устроила тотализатор, в котором не постеснялись поучаствовать и эльфы. Пока ставки держались приблизительно поровну, хотя кое-кто из поставивших на принцессу, тайком уже успел поставить и на противоборствующую сторону.
Лани терпела, дав себе зарок, что вмешается, если доведенная до ручки эльфийка станет угрозой жизни и здоровья собственных слуг. И, конечно, если ситуация станет опасной для принцев. Но только в этих двух случаях. В конце концов, Эстерресса воспитывалась при дворе. Ее готовили к одной из ведущих ролей в жизни государства. Да, пусть не своего. И пусть из тени мужа. Но ведь все равно у самой вершины. Так что эльфийка должна была понимать, что убийством, пусть даже и человечки, поставит под удар державшиеся на одном честном слове демоно-эльфийские отношения. Да и выходки арахнида, то плевавшего с потолка на кровать принцессы, то щелкавшего у нее перед носом клешнями, щипавшего ее за упругую попу, но не причинявшего никакого реального вреда, не шли ни в какое сравнение с попыткой убийства. Так что урок был вполне заслуженный.
И Лани, сжав зубы, не встревала. Лишь старалась уйти в сторону, как только до ее ушей доносились тихие разговоры лордов и лордесс, со сдержанным, но все равно заметным, удовлетворением обсуждавших очередные эскапады арахнида или выверты фантазии принцессы, в зависимости от того, кто во что верил. Принцы в обсуждении подобных тем участия не принимали, сохраняли нейтралитет, на шатенку поглядывали выжидающе, но молчали. Она в свою очередь мило улыбалась, иногда морщила лоб при имени Эстеррессы, но старательно поддерживала вид «а я тут совсем ни при чем и ничего не понимаю».
Еще раз внимательно прочитав письмо и проверив текст на ошибки, Лани свернула лист, запечатала и вынесла из кабинета. Прибиравший после очередного наплыва посетителей приемную Эсниэль оглянулся и тут же склонился в изящном уважительном поклоне. Девушке оставалось только вздохнуть. Шатен определенно подхватил эту манеру поведения у своего старшего наставника и теперь вместе со смуглым эльфом постоянно смущал Лани подобными проявлениями уважения. К которым привыкалось с трудом. Ведь там, дома, она была обычным жителем своей страны. И поклонами ее точно не встречали.