И придут наши дети
Шрифт:
Заведующий международным отделом Мариан Валент принадлежал к наиболее трудолюбивым редакторам «Форума». На работу он приходил первым, а уходил, когда уборщицы уже опорожняли мусорные корзины. Весь день он работал: читал иностранные журналы, делал выписки, следил за передачами телевидения и информацией, поступающей от заграничных корреспондентов ЧТК, прочитывал все доступные специальные публикации, посвященные проблемам международной политики. Он знал английский, французский и русский языки и теперь изучал немецкий. Он больше года был в творческой командировке в Париже
Не получилось только с личной жизнью, он потерял жену, а вместе с ней и прочный тыл в лице дома и семьи. Больше всего он мучился из-за того, что развод продемонстрировал ему собственную ранимость.
Мариан Валент принадлежал к тому типу людей, для которых семейная жизнь и служебные обязанности связаны между собой как сообщающиеся сосуды: если падает уровень жидкости в одном, то тут же он падает и в другом. Как только у него разладились супружеские отношения, это немедленно сказалось на его работе. Даша, жена Валента, всегда знала, хорошо ли сложилась у мужа рабочая неделя или дела валились из рук, она тут же чувствовала это на супружеском ложе.
Развод вышиб его из рабочего ритма, сбил с толку, лишил внутренней уверенности. Как и раньше, он первым приходил в редакцию, просиживал над рукописями, над иностранными журналами и специальными публикациями, продолжал учить немецкий, но сосредоточиться ни на одном деле не мог. Он стал рассеян, а однажды даже видели, как он, сидя в своем кабинете, задумчиво потягивал что-то из небольшой плоской бутылки.
Он не мог смириться с тем, что жизнь его протекает теперь иначе, нежели он себе представлял.
Была еще одна причина, подливавшая масла в огонь, добавлявшая горечи и отравлявшая ему жизнь: несколько недель назад ему сообщили, что после серьезных размышлений и всевозможных проверок ему предлагают место корреспондента Чехословацкого радио в Соединенных Штатах Америки.
При других обстоятельствах он воспринял бы такое сообщение с восторгом и считал бы это наградой за многолетние мечты и старательность. Еще будучи студентом отделения журналистики, он сказал себе, что сделает все для того, чтобы увидеть мир: Париж, Лондон, Москву, Нью-Йорк. Великий мир — великий журналист. Он мечтал заниматься политикой, которая управляет судьбами народов.
И теперь, когда Мариану Валенту было за сорок, его мечта сбылась: его посылают корреспондентом в Нью-Йорк. Он был в зените творческого расцвета, опытный, зрелый журналист. Перед ним открывались двери в большой мир.
Но теперь он понимал, что исполнение даже самых смелых мечтаний не приносит счастья.
Одним из условий назначения на место собственного корреспондента за рубежом, помимо утомительных политических, профессиональных и личных проверок, было условие отъезда с женой. Так что, если Валенту хочется полететь в Нью-Йорк, ему надо сейчас же после развода на ком-то жениться, иначе
Мариан Валент понимал всю сложность своего положения. И пока его коллеги сосредоточенно обсуждали редакционные вопросы, он думал о том, где ему найти женщину, у которой он может попросить руку и сердце и с которой начнет новую жизнь в качестве корреспондента в США.
Он не мог себе представить, что ему снова придется проводить тихие, спокойные вечера в парке на лавочке, вести задушевные разговоры, стоять в ожидании на углу улицы и совершать долгие прогулки вдоль Дуная или на Железной студенке. Все это казалось ему смешным и ненужным.
(— Знаешь, Даша, ты — отличная девушка, с тобой обо всем можно поговорить. Я хотел бы очень многое тебе рассказать.
— Рассказывай, Мими. Я люблю тебя слушать. Положи мне голову на плечо.
Плечо уже задеревенело, а он все еще говорит:
— Знаешь, Даша, я чувствую, что с тобой я многого смог бы добиться. Мне хотелось бы кое-чего добиться, хотелось бы, чтобы люди обо мне говорили…
— Ты не такой, как другие, Мими. Конечно же, ты добьешься. Ты необыкновенный!)
Ты необыкновенный.
Он устало провел рукой по широкому грубоватому лицу и по редким своим волосам, подушечками пальцев прошелся по залысинам выше лба и на темени. Он ощутимо, почти физически, чувствовал, как стареет.
Оскар Освальд нервничал. Заседание даже еще не началось, а он уже нетерпеливо ждал, когда же оно закончится и он сможет уйти. Двадцать шестой номер «Форума» все еще не был укомплектован, а сегодня его нужно было сдавать в типографию. Не хватало одной фотографии, да еще целая полоса была отведена под репортаж о нефтехимическом комбинате.
В последнее время отношения между редакцией и типографией были и так довольно натянутыми. Однако, насколько ответственный секретарь помнил, они всегда были такими, но эта натянутость проистекала не из-за личных симпатий или антипатий. В огромной типографии Пресс-центра печатались все ежедневные газеты, журналы и заводские многотиражки. Был разработан четкий график, и типография обязана была его придерживаться. Но при таком объеме работы, когда выпускались десятки газет и журналов, это было делом довольно трудным. Часто в последнюю минуту прибегали сотрудники редакции, меняли уже готовые страницы и тем самым тормозили процесс производства. Изо дня в день, каждую неделю возникали большие и малые конфликты, вносящие в работу ритм постоянной лихорадки.
Оскар Освальд жил в этом напряжении вот уже несколько лет: с одной стороны, все время подгоняла типография, с другой — давила редакция. Ответственный секретарь пытался как-то согласовать интересы редакции с требованиями типографии, и ему удавалось это ценой невероятных усилий. Редакторы, словно нарочно, в самый последний день вносили в рукописи исправления и непременно хотели что-то изменить или улучшить именно в тот момент, когда уже начинали медленно раскручиваться колеса печатной машины.