И приведут дороги
Шрифт:
– Неужто она сама его лечит? – хмуро прошептал Миролюб, оглядывая комнату, где царил беспорядок: на столе валялись чистые тряпки, стояли глиняные миски, кувшины. То тут, то там была разлита вода. – Сильно же Радим осерчал.
Мы синхронно обернулись к двери, которая, очевидно, вела в покои. Миролюб осторожно ее толкнул, и мы оказались в маленькой комнате, где стояли сундук, лавка и узкая кровать. Альгидраса не было. Увидев вязание на подоконнике, я озвучила мысль:
– Это Веленины покои.
Миролюб кивнул и немного растерянно оглядел комнату. Видно, ему нечасто
Миролюб осторожно открыл дверь и шагнул внутрь. Для этого ему пришлось согнуться почти пополам. Я вошла следом за Миролюбом и едва не врезалась в его спину. Вероятно, эта комната вправду некогда служила чуланом. Впрочем, все для жизни здесь было. Кровать, сундук, лавка, даже маленькое окно. В комнате резко пахло какой-то мазью и немного кровью. Я рассматривала стены без единой завитушки, кованый фонарь на сундуке, жестяную кружку рядом с фонарем, снова, как и у клети, оттягивая момент, когда мне придется смотреть на Альгидраса.
– Олег, – шепотом позвал Миролюб, и я невольно вздрогнула, когда с кровати раздалось слабое:
– Кто?
– Это я… Миролюб, – тут же откликнулся княжич, а я перевела взгляд на кровать.
Альгидрас лежал на животе, отвернувшись к стене. Его спину укрывала ткань, на которой проступили розовые разводы.
– Ты один? – едва слышно спросил он, и я бросила быстрый взгляд на Миролюба. Тот посмотрел в ответ неуверенно, но все же честно сказал:
– С сестрой воеводы.
После этих слов Альгидрас пошевелился и, сделав над собой усилие, повернул голову в нашу сторону. На белом как мел лице четко выделялись глаза, которые сейчас казались почти черными. На потрескавшихся губах засохла корка.
– Воды вот попей…
Я даже не заметила, как в руке Миролюба оказалась смоченная водой тряпица, которую он тут же поднес к лицу Альгидраса. Тряпица коснулась иссохших губ, и Альгидрас благодарно закрыл глаза. Я сглотнула и посмотрела на Миролюба. Стоило ли приходить?
– Как ты, хванец? – шепотом спросил Миролюб, вновь отступая к стене.
– Жив, как видишь, – Альгидрас криво усмехнулся. – Сестру воеводы на что привел? Мы не побратимы, как слышал. Негоже девке ночью одной по чужим домам…
Я возвела глаза к потолку. Миролюб покосился на меня, коротко улыбнувшись.
– Тревожилась она за тебя, а я дорогу к тебе найти не мог.
Альгидрас уперся руками в узкую койку и привстал, шумно втянув воздух сквозь зубы.
– Ну, куда скачешь? – Миролюб бросился к нему на помощь и по пути едва не снес с ног меня, что в такой комнатушке было неудивительно.
– Сам, – огрызнулся хванец и неловко уселся на койку, болезненно морщась.
– Не нужно было вставать, – пробормотала я, не в силах оторвать взгляда от его груди, где свежий шрам, спускавшийся с плеча, встречался с полоской старого рубца. И он мне рассказывал, что не воин?
Я с усилием отвела взгляд от шрамов и посмотрела в его глаза. Комнату освещал лишь фонарь, стоявший на сундуке у кровати, потому половина лица сидящего
– Радим-то прийти дозволил? – серьезно спросил он и тут же, словно не ожидая от меня правдивого ответа, посмотрел на княжича.
Миролюб скорчил гримасу и потер лоб.
– Он пока не знает, – наконец честно ответил он.
Альгидрас какое-то время молчал, рассматривая Миролюба, точно что-то для себя решал, а потом негромко проговорил:
– Ты ее домой сведи, а потом приходи. Поговорить ведь хотел?
Миролюб покосился на меня, потом повернулся к Альгидрасу.
– Хотел. Только Велена на меня собаку спустит, если снова приду, – криво улыбнулся он.
– Если у вас разговор не для моих ушей, я во дворе побуду, – подала голос я, даже не пытаясь скрыть обиду. Как до дома доведи, так сразу нужна, как слова передай, так тоже…
Кстати, о словах.
– Не успела я княжичу о его доспехе сказать, – объявила я, разворачиваясь к выходу.
– А что с доспехом? – быстро спросил Миролюб.
– А на нем надпись на старокварском, – будто здесь не было Альгидраса, ответила я.
– Что?
Я посмотрела на Миролюба, и меня встретил совершенно потрясенный взгляд. Княжич тут же развернулся всем корпусом к Альгидрасу и навис над ним:
– На каком, говоришь?
– На старокварском, – сказал Альгидрас, выпрямляясь, отчего влажная тряпица сползла с его спины, заставив хванца на миг зажмуриться. Я тут же бросилась к нему, отодвигая Миролюба, и подхватила край пахнущей мазью ткани.
– Вы разговор никак отложить не можете? – прошипела я Миролюбу, осторожно набрасывая ткань на исполосованную спину, отмечая, что у вновь ссутулившегося от боли Альгидраса торчат позвонки, будто его не кормят.
– Я уезжаю на заре, – в голосе Миролюба послышалось некое подобие вины, хотя лично я сомневалась, что ему вправду жалко хванца.
Я сердито покосилась на княжича. Он пристально смотрел на макушку согнувшегося Альгидраса. И мне снова не понравился его взгляд.
– Может, тебе снадобья какие нужны? – спросил Миролюб.
– Есть все, – ответил Альгидрас, стараясь отдышаться. – Через пару дней уже подживет.
Я в этом сильно сомневалась. Миролюб, вероятно, тоже. Но что изменилось бы, если бы мы сейчас хором опровергли оптимистичное заявление хванца?
Альгидрас осторожно выпрямился, и я с состраданием заметила, что его слегка потряхивает. Оставалось надеяться, что просто от боли, а не оттого, что у него начинается жар. Тонкие бледные пальцы теребили штанину на колене, а сам Альгидрас упорно не поднимал голову. Я смотрела на выступавший позвонок на его шее, и мне жутко хотелось сделать хоть что-то, чтобы он перестал так страдать. А потом почувствовала взгляд Миролюба и резко вскинула голову. Он смотрел так, будто все давно понял, и я снова вспомнила слова Добронеги о том, что княжич хорош и ласков, пока его добро не трогают. Я постаралась справиться с лицом, чтобы не выглядеть так сочувствующе. Впрочем, вряд ли это смогло бы переубедить Миролюба, однако вслух он не сказал ничего, так что я снова почувствовала себя виноватой.