И приведут дороги
Шрифт:
– Доброе утро! – произнесла она и быстро поцеловала меня в макушку.
– Доброе, – ответила я, вглядываясь в ее лицо. – Что случилось?
Добронега на миг словно растерялась, потом улыбнулась и ответила:
– Ничего, дочка. Ты отдохнула? А я вот уже успела к Зиму сходить. Ему сегодня лучше уже. Жара почти нет. Да и поел немного.
Я уже приняла как данность то, что Добронега говорит мало и по делу. Если сначала меня это напрягало, то потом я привыкла и прониклась к ней уважением. Сама я так не умела. А вот сейчас она явно забалтывала меня, словно пытаясь от чего-то отвлечь. Мой желудок сжался.
– Это хорошо, – ответила я, растягивая губы в улыбке,
Котенок вновь подбежал ко мне и, уцепившись за юбку, стал торопливо по ней взбираться. Я перехватила его на уровне своих колен и прижала к груди, чувствуя, как под ладонью колотится маленькое сердечко. Мое при этом стучало с той же скоростью.
– А еще что нового? – спросила я, понимая, что неизвестности просто не выдержу.
– Ничего, – неискренне улыбнулась Добронега и стала выставлять на стол тарелки и кружки для завтрака.
С холодеющими ладонями я смотрела ей в спину и пыталась убедить себя, что не стала бы она так сиять, если бы с Альгидрасом что-то случилось. Или стала бы?
– Что с Олегом? – выдохнула я и закашлялась.
Добронега быстро обернулась, бросила взгляд на мое лицо и тут же воскликнула:
– Ты что удумала, глупая? Побелела как снег! Хорошо все. Жар у него. Но уже лучше.
Я с трудом добралась до лавки и села, понимая, что ноги меня не держат. От накатившего головокружения зазвенело в ушах. Я помотала головой, ожидая, пока мир прояснится. Никогда в жизни я не была склонна к обморокам. Вид крови – исключение. Но чтобы вот так, на ровном месте… Что со мной тут происходит?
В мои губы ткнулась кружка.
– Выпей, на! Есть тебе надо, Всемилка, – строго произнесла Добронега. – Совсем светишься.
Я глотнула воды, с облегчением почувствовав, что это не отвар, и прислонилась затылком к стене. Есть мне совсем не хотелось. В горле ворочался тошнотворный комок, мешая сглатывать. Почему-то я чувствовала себя больной, хотя до этого после отваров всегда просыпалась отдохнувшей. Добронега тем временем пододвинула ко мне тарелку с полбой и кружку молока. Мне нравилась полба. Я даже подумывала, что, когда вернусь, нужно будет непременно поискать ее в моем мире. Должна же она где-то еще существовать? В моем мире все есть.
«В том мире есть все, кроме настоящего». В ушах снова зазвенело. Я удивилась последней мысли. Мысль была не нова и сродни той, что посетила меня вчера при Миролюбе. Вчера я ее озвучила, сегодня же удержала язык за зубами и задумалась о том, что значит «настоящее». Чего настоящего нет в нашем мире? Искренности? Любви? Жертвенности? Ерунда! У нас тоже все это есть. То, что лично я мало встречалась с подобным в своей жизни, еще ни о чем не говорит. Не повезло мне с окружением. Но у меня же были подруги, которые вполне искренне меня любили. И думаю, искренне же расстроились и подняли на уши все береговые службы.
Я отправила ложку в рот, борясь с тошнотой.
Сам факт моего появления здесь был абсурдным и нелогичным, но он был, и с этим нужно было просто смириться. Но что произошло со мной там? Я подспудно понимала, что от ответа на этот вопрос зависит возможность моего возвращения. По всему выходило, что в моем случае прекрасно работал закон сохранения энергии. Всемила умерла здесь, чтобы я появилась на ее месте. Сейчас это было очевидным. Но что, если Всемила очнулась в моем мире?
Я поперхнулась полбой и закашлялась. Прокашлявшись, отпила большой глоток молока, стараясь не встретиться взглядом с Добронегой. Какой ужас! Бедная Всемила! А если с ней еще перенеслись ее проблемы
– Ты как, дочка?
– Получше. Спасибо.
– Есть тебе надо, – повторила Добронега, и я кивнула, отправляя в рот очередную ложку и прилагая усилия к тому, чтобы проглотить ее содержимое.
Серый зашелся радостным лаем, и Добронега просветлела лицом. Радим ворвался в дом так, будто принес радостную весть. Я давно не видела его таким довольным. Словно не было вчерашнего дня. Он переглянулся с Добронегой, вставшей ему навстречу, потрепал меня по волосам и нахмурился:
– Отчего такая белая?
– Хорошо все, – привычно соврала я, заметив, как воровато они переглянулись с Добронегой.
Так же странно они себя вели, когда впервые вливали в меня отвар. Правда, сейчас Радим выглядел иначе. Что-то было в его глазах…
– Я принес, что ты просила. – Он протянул Добронеге сверток, и та, быстро подхватив его, удалилась в свои покои.
Радим сел на место Добронеги, опустил на стол сцепленные в замок руки и принялся меня разглядывать. Меня изрядно нервировало его разглядывание. Я сразу вспомнила, кто я, почему я здесь и прочие «приятные» вещи.
– Исхудала ты, – наконец вынес вердикт брат Всемилы. – Есть тебе нужно.
Да что они, сговорились все, что ли!
– Я ем, – отрапортовала я и бодро засунула ложку в рот, да так и поперхнулась от следующих его слов:
– К Олегу иду. Со мной сходишь?
Жидкая полба попала не в то горло и пошла носом. Я бросилась к умывальнику. На шум выбежала Добронега, впрочем, Радим ее быстро успокоил и, дождавшись, когда я перестану кашлять и продышусь, спросил:
– Ну так что? Идем?
И то, что еще вчера казалось невозможным, вот так просто стало реальностью благодаря Радиму, которого точно подменили.
Брат Алвар,
ты сумел удивить меня своим последним письмом.
Ты никогда не покидал стен монастыря! И что я слышу? Ты готов привезти мне свитки сам! Ты уже везешь их! И после этого ты хочешь, чтобы я поверил в чистоту твоих намерений?!
Я слишком хорошо знаю тебя, Алвар. Ничто не заставит тебя идти навстречу мне просто так. Я нужен тебе. На что ты надеешься, идя на чужую землю? Ты веришь в то, что вас встретят здесь как дорогих гостей, усадят за стол и устроят пир? Тогда ты просто глупец!
Пока еще не поздно, одумайся и пожалей своих людей. Святыня хранит тебя, но не их. Помни об этом.
Мой совет тебе, Алвар, как человеку, которого я когда-то считал братом: разворачивай лодью. Не испытывай судьбу. Как знать, вдруг ты уже не нужен своей Святыне?
Нам не о чем говорить. Я все равно не стану больше слушать твою полуправду.
Не буду лгать: порой мне становится жаль тех лет, когда я мог тебе верить. Но потом я вспоминаю то, что было после, и сожаления проходят.
Не трать больше ни свое, ни мое время, брат.
Прощай.