И проиграли бой
Шрифт:
— Значит, по-вашему, забастовка — это как рана?
— Именно. Вашего «коллективного человека» вечно лихорадит. А сейчас случай тяжелый. И я хочу разобраться. Хочу присмотреться к «коллективному человеку», это какое-то новообразование, отличное от человеческой особи. Коллективный человек несет уже не свои черты, а черты организма, клеточкой которого является. И организм этот похож на вас не больше, чем, скажем, клетки вашего тела. И вот этот организм мне хотелось бы понаблюдать, понять что к чему. Недаром говорят: толпа безумна и непредсказуема. Почему ж толпу рассматривают как целое, а не как
— А какое отношение это имеет к нашему делу?
— Возможно, вот какое: когда «коллективный человек» готовится к действию, он выдвигает лозунг, например, «Господь повелевает нам освободить Святую Землю», или «Мы боремся за торжество демократии в мире», или «Коммунизм уничтожит социальную несправедливость». Но самому коллективу, толпе наплевать на землю обетованную, и на демократию и на коммунизм. Толпе главное — действовать, бороться, а лозунги — для успокоения личностей. Впрочем, это лишь мое предположение. Мак.
— К нашему делу оно не применимо! — воскликнул Мак.
— Я и не утверждаю, высказываю свое мнение, и только.
— Ваша беда, док, в том, — продолжал Мак, — что вы по взглядам даже левее, чем коммунисты. Намудрили вы с «коллективным человеком». А кто такие мы, те, кто организует, направляет? Так что неувязка у вас полу чается.
— В вашем случае причина и следствие тесно переплетаются. Вы, с одной стороны, выражаете взгляды «коллективного человека», то есть являетесь особо важной клеточкой этого организма, вы черпаете силу у него же, с другой стороны, вы направляете «коллективного человека». Как глаз: он и получает приказы мозга и посылает их ему сам.
— Это все теории! — раздраженно бросил Мак. Какое отношение наш разговор имеет к голодающим, не заслуженно уволенным и тем, кто вообще не может найти работу?
— Имеет и, возможно, немалое. Ведь совсем недавно и между разными болезнями связи не видели. Невежество сильно: наверное, и сейчас найдутся люди, которые не знают, как дети получаются. Потому-то мне и хочется по больше узнать о «коллективном человеке», понять его природу, намерения, запросы. Они совсем не такие, как у нас. Мы испытываем зуд и начинаем чесать, нам прият но, а меж тем гибнут миллионы клеток. Может, и «коллективный человек» тоже получает удовольствие, когда миллионы человеческих особей гибнут в войне. Поймите, Мак, мне хочется как можно больше увидеть и понять, используя доступные мне средства.
Мак встал, отряхнул штаны.
— Некогда смотреть да рассуждать. Дело делать надо.
Бертон встал следом, беззлобно усмехнулся.
— Может, со временем… впрочем, хватит, что-то я раз болтался. Хотя, чтобы прояснить мысль, ее нужно высказать, даже если и слушать некому.
Они пошли к лагерю, сухие комья земли рассыпались под ногами.
— Док, нельзя нам стоять и глазеть по сторонам. Утром нужно будет пришлых ретивых работничков окоротить.
— Deus vult, [5]– изрек Бертон. — А вы обратили внимание на андерсоновых пойнтеров? Великолепные собаки! Я глаз от них оторвать не мог — не всякой женщиной так залюбуешься!
5
Будь
В палатке у Дейкина еще горел свет. А кругом в лаге ре спали. В затухающих кострах помигивали уголья.
У обочины выстроились видавшие виды машины, а на дороге светляками высвечивали огоньки сигарет: шерифовы помощники не дремали.
— Ты слышал, Джим? Вот в этом вся суть Бертона. Видит хороших собак, всего лишь пару охотничьих собак, но для него они больше, чем просто собаки. Они будят в нем высокие чувства. А для меня собаки — и все. Зато те, кто сейчас здесь спит, — люди, им естьпить подавай. А для доктора они — коллективный организм. Окажись у дока другая профессия не быть бы ему с нами. Без его знаний и опыта не обойтись, а с его рассуждениями одна морока.
Бертон виновато улыбнулся.
— Сам удивляюсь, с чего это меня на рассуждения потянуло. Вы люди практические и таких же, кому только есть-пить подавай, ведете. Но всякий раз что-то у вас не срабатывает, всякий раз люди не подчиняются вашей логике, поступают, казалось бы, вопреки здравому смыслу, а вы, вожаки, либо отрицаете это, либо просто не задумываетесь, почему так происходит. Но случись кому задать этот вопрос, дескать, что же понуждает людей, которым лишь есть-пить подавай, выходить за рамки ваших канонов, вы поднимаете крик: «Утопист! Мистик! Метафизик!» Впрочем, зачем я все это говорю вам, человеку практическому? Но именно такие, как вы, вовлекали простых людей, кому лишь есть-пить подавай, в самые страшные смуты, какие только помнит история.
— Нас ждет работа, — прервал его Мак. — Нам некогда всякую заумь выслушивать.
— Вот-вот, вы и беретесь за работу, понятия не имея о тех, для кого работаете. И каждый раз из-за этого впросак попадаете.
Палатки были уже совсем рядом.
— Обратись вы с такой речью к ребятам, вас бы отсюда вышвырнули, буркнул Мак.
Вдруг словно из-под земли перед ними выросла темная фигура.
— Кто идет? Ах, это вы. А я сразу-то и не признал.
— Дейкин охрану выставил? — спросил Мак.
— Ага.
— Молодец Дейкин. Молодец, нравится он мне, никогда головы не теряет.
Они остановились около большой островерхой палатки.
— Мне, пожалуй, пора, — сказал док. — Моя охрана здесь спит.
— Конечно, выспаться надо, — поддержал Мак. — Завтра, возможно, придется раненых перевязывать.
Док скрылся в палатке. Мак обратился к Джиму.
— Тебе, между прочим, тоже неплохо бы на боковую.
— А ты куда?
— Я-то? Пройдусь еще, посмотрю, все ли в порядке.
— И я с тобой. А то ничего не делаю.
— Ш-ш-ш, тише ты. — Мак медленно прошел к веренице машин. — Ты мне во многом помогаешь. Может, я уже постарушечьи сентиментален, но когда ты рядом, мне спокойнее.
— Но я же только хвостом за тобой хожу! — воскликнул Джим.
— Наверное, у страха глаза велики, но порой я боюсь, как бы с тобой чего не случилось. Мне бы вообще тебя не брать сюда. А то теперь привык, что ты всегда рядом.
— Так чем мы займемся сейчас, Мак?
— Тебе самое лучшее — идти спать. А я попробую потолковать с легавыми, которые нас караулят.