И проиграли бой

Стейнбек Джон Эрнст

Ночь выдалась темная — ни звездочки — все небо заволокла огромная туча. В лагере тихо, лишь перешептываются мужчины подле небольших костров. Теплый недвижный воздух напитан влагой. Бертон и Мак с Джимом, не привлекая внимания, выбрались из лагеря и ск рылись в ночной мгле.

— Боюсь, дождь пойдет, — вздохнул Мак. — И будут наши парни ровно мокрые курицы. Под дождем быстрее, чем под огнем, боевой дух исчезает. Палатки-то, поди, все протекают.

— Это уж точно, — подтвердил Бертон.

Они дошли до

сада и зашагали меж рядами яблонь. Было так темно, что приходилось идти, вытянув вперед руки.

— Вы по-прежнему довольны забастовкой? — спросил доктор.

— Сейчас чуть меньше. Тут в долине людишки крепко друг за дружку держатся. Сейчас мы без пищи остались. Не раздобудем — наше дело труба. Ливанет дождь, и завтра же наша братия нас продаст ни за грош. Устали они просто. Чудно получается, док. Вот вы в наше дело не верите, а, похоже, до последнего с нами. Не понимаю я вас.

— Да я и сам себя не понимаю, — пробормотал доктор. — Я не верю в ваше дело, а вот в людей верю.

— Это как понимать?

— Трудно объяснить. Просто я верю, что они люди, а не скоты. Случись я на псарне, где собаки голодные, больные, неухоженные, я б им непременно помог, будь в силах. Ведь они ж не виноваты в том, что им плохо. Вы ж не попрекнете их, дескать, потому им т ак живется, что честолюбия ни на грош, осмотрительности — никакой, собаки и есть собаки. Не попрекнете же, верно? А постараетесь накормить, отмыть. Вот и я так. Кое в чем научился помогать людям, и как вижу обездоленного помогаю, особенно не раздумываю. Увидит художник холст. краски под рукой, и ему захочется рисовать; не станет он голову ломать, докапываться, откуда у него такое желание.

— Ага, ну теперь, вроде, понятно. Хотя надо уж очень бесчувственным быть, чтоб вот так стоять в стороне и только смотреть на людишек, а не жить с ними одной жизнью. Но, с другой стороны, док, чертовски умно придумано, рук не замараете.

— Кстати, Мак, у меня карболка кончается. Если не достанете, в лагере не больницей будет пахнуть, а кое-чем похуже.

— Постараюсь.

Метрах в ста засветил желтый огонек.

— Это и есть дом Андерсона? — спросил Джим.

— Похоже. Сейчас, наверное, на охрану наткнетесь

Но они дошли до калитки дома, а их так никто и не окликнул.

Мак вскипел:

— Черт побери, где же ребята? Вы, док, в дом идите а я пока похожу, поищу этих охранничков.

Бертон направился по тропинке к дому и вошел в ярко освещенную кухню. А Мак с Джимом пошли к сараю. Там они и застали охрану: мужики курили, развалясь на охапках сена. С крюка на стене свисала керосиновая лампа, тускло освещая пустые отсеки да множеств о ящиков с яблоками урожай Андерсона готов к отправке.

Мак вскипел было, но быстро унял гнев, заговорил спокойно и доброжелательно:

— Ребята, вас ведь не шутки ради

послали. Мы узнали, что «бдительные» затевают коечто против Андерсона, вроде, отомстить хотят за то, что он нас на свою землю пустил. А представьте, если б не пустил? Гоняли бы нас сейчас по всему округу. Андерсон- сл авный старик, и мы его в обиду не должны давать.

— Да вокруг — ни души, — заговорил один из охраны. — Что ж нам всю ночь на ногах? Мы уж сегодня в пикетах нашатались.

— Ну, что ж, валяйте! — в сердцах крикнул Мак. Пусть усадьбу хоть с землей сравняют. Тогда уж Андерсон вышвырнет нас вон. Куда вы только денетесь?

— У реки лагерь разобьем.

— Черта с два! Да вас мигом за пределы округа выдворят! Будто сами не знаете!

Один из мужиков поднялся.

— Парень дело говорит, — проворчал он. — Пойдемте ка отсюда. У меня в лагере старуха осталась, и я не хочу ей зла.

— Оцепите дом и никого не пропускайте. Знаете, что они с сыном Андерсона сотворили? Сожгли его передвижное кафе, а самого избили до полусмерти.

— Альф всегда вкусно кормил, — припомнил кто-то.

Мужчины устало поднялись и вышли из сарая. Мак задул лампу.

— «Бдительные» любят по огоньку палить, — пояснил он. — Таких подставок они не упускают. Надо б и Андерсону сказать, пусть шторы опустит.

Охранники один за другим растаяли в темноте.

— Думаешь, они и впрямь будут сторожить? — спросил Джим.

— Эх, если бы! Минут через десять снова сюда припрутся. В армии расстреливают, если заснешь на посту. Мы ж так не можем. А без наказаний дисциплину не сохранишь.

Вот затихли и шаги охраны.

— Я их еще разок прищучу, когда обратно пойдем, пообещал Мак.

Они взошли на крыльцо, постучали в кухонную дверь. В ответ залаяли, запрыгали собаки. Слышно было, как они бросаются на дверь и как Андерсон успокаивает их. Вот дверь чуть приоткрылась.

— Это мы, мистер Андерсон.

— Заходите, — угрюмо бросил тот.

Собаки волчком закрутились подле гостей, замолотили длинными, твердыми хвостами, повизгивая от радости. Мак потрепал каждую за ушами, взялся за поводки.

— Вам бы их у дома держать, они б хорошо сторожили. Нашей-то охране никого не разглядеть — тьма кромешная, а собаки сразу почуют, если кто идет.

На кровати у плиты лежал Альф. Бледный, изможденный, казалось, он даже похудел: щеки обвисли. Он лежал на спине, одна рука у него покоилась на груди, на перевязи. На стуле рядом сидел док.

— Привет, Альф! — тихо поздоровался Мак. — Ну, как житуха?

Взгляд у того прояснился.

— Да нормально. Только болит все. Док говорит, придется мне в постели поваляться.

Мак наклонился и пожал Альфу здоровую руку.

— Полегче, полегче, — попросил тот. — С этого бока у меня ребра поломаны.