И проиграли бой
Шрифт:
Толстяк выглянул из палатки.
— А то, что жратва кончилась, это не вранье. И что кормить ребят одной травой, как коров, нельзя — тоже правда. Каждый это видит, и подсылать никого не надо.
— Сейчас нам важно единство! — воскликнул Джим. Просто необходимо! Не будет единства, и мы пропали. И не только мы. Ни одному работяге в стране не станет легче.
Толстяк кивнул.
— Мы все одной веревочкой связаны, а не всяк сам по себе. Вот хотят наши ребята получше жить, но ведь только для них одних лучшей жизни не получится, пока все лучше не заживут.
В дальнем углу палатки приподнялся мужчина средних лет.
— Знаете, в чем беда
Снаружи послышалась какая-то возня, приглушенные быстрые шаги, тихие голоса — словно запахи, проникли они в палатку. Никто из сидящих не шелохнулся, каждый прислушивался. Звуки близились, надвигались: шлепали по грязи ноги. Вот люди миновали палатку.
Джим встал, подошел к выходу, и в этот миг раздвинулся полог и снаружи сунулась чья-то голова.
— Сейчас гроб будут выносить. Пойдемте, ребята.
Джим вышел из палатки. Утренняя дымка, точно облако бесплотных снежинок, расходилась по сторонам. Кое где ветром трепало пологи палаток. Джим взглянул в конец ряда — из палаток вылезали мужчины и женщины, видно, известие облетело всех быстро. Людские ручейки стекались к помосту. Все плотнее и плотнее смыкались люди вокруг помоста, их гомон сливался в единый глас, то пот и шарканье — в шумливую суету. В глазах, отметил Джим, — пустота и отрешенность. Головы запрокинуты, люди точно принюхивались или прислушив ались. Плотным кольцом окружили они помост.
Из палатки Лондона вышли шестеро и вынесли гроб. Ручек не было, поэтому, попарно сцепив руки под гробом, люди придерживали его плечами. Затоптались на месте, стараясь шагать в ногу и не раскачивать свой груз. Двинулись по раскисшей земле к помосту. Шли они с непокрытыми головами, на волосах жемчужинками застыли капли. Легкий ветерок принялся играть краем замызганного флага. Люди расступились, оставив узкий проход к помосту. Лица у всех посерьезнели, головы чуть опустились — обязывала церемония. Те, к то стоял ближе к проходу, неотрывно смотрели на гроб, враз присмирев, а когда гроб миновал их, начинали перешептываться. Кое-кто крестился. Вот гроб уже у помоста, опустили изголовье, сзади подтолкнули.
Джим торопливо зашагал к палатке Лондона. Там он застал и Мака.
— Слушай, может, ты говорить будешь? У меня язык к небу прилип.
— Ничего, справишься. Помни, что я тебе советовал. Постарайся завязать с ними беседу. Если хоть один раз тебе ответят, дальше все как по маслу пойдет. Этот прием не новый на таких собраниях, но результаты отличные, когда народа много.
Лондон, похоже, немного робел.
— Лучше тебе. Мак, выступить. Ей-богу, не получится у меня. Да я и покойного-то не знал.
Мак насупился.
— Ты все-таки залезь на помост, скажи хоть пару слов. А если уж не удержишься, вниз потянет, так я подсоблю.
Лондон застегнул ворот голубой рубашки, поднял отвороты. Застегнул и оправил старый черный пиджак. Пятерней пригладил волосы сзади и по бокам круглой проплешины. Да и сам, казалось, переменился, посуровел, посерьезнел, набычился. Худолицый Сэм встал ря дом, готовый сопровождать командира. Лондон, исполненный сознания собственной власти, вышел, следом — Мак, Джим и Сэм. Так и шлепали они по грязи; впереди, в гордом одиночестве, Лондон, чуть позади — маленькая свита. Собравшиеся у помоста поворачивали г оловы, приметив своего вожака. Шумок
Лондон взобрался на помост, замер, одиноко высясь над толпой. На него уставились пустые, бесстрастные, словно стеклянные, глаза.
Лондон взглянул на дощатый гроб, расправил плечи. Как трудно ему было заговорить в напряженной тишине, лишь дыхание сотен людей нарушало ее. Начал он негромко и с достоинством.
— Я сюда пришел, чтобы речь говорить, но в речах я мало что смыслю. — Он помолчал, оглядел нацеленные на него лица. — Вчера убили этого малого, вы все видели. Он хотел перейти на нашу сторону, тут его и укокошили. Никому зла этот парень не причинил. — Лон дон снова замолчал, на лице отобразилось замешательство. — Ну, что еще-то сказать? Вот мы собрались его похоронить, он наш товарищ, убили вот его. Ну, что еще-то? Пройдем процессией по городу, все вместе, и похороним его, ведь он один из нас. Такой же, ка к и мы. И каждый из вас мог так же голову сложить, — Лондон умолк, открыл рот, собираясь еще что-то сказать. — Я… я мало что смыслю в речах, — смущенно повторил он. — Но тут есть парень, друг убитого. Пусть он еще скажет. — Он медленно повернул голову в сторо ну Мака. — Давай, Мак. Расскажи им об этом малом.
Мак стряхнул с себя оцепенение, мигом взлетел на помост. Плечи заходили, как у боксера.
— Что ж! И расскажу! — выкрикнул он неистово. — Звали его Джой. И был он из левых. Из самых что ни на есть левых! Ясно? Он мечтал, чтоб каждый из вас досыта ел, имел крышу над головой, чтоб не страшиться дождя. Он старался не ради себя. Вот такой он — левый! Ясно? Власти таких как огня боятся, ругают почем зря! Вы сейчас, поди, и лица-то его не разглядели. А на нем живого места нет — все в шрамах. Это ему от полиции в подарок за то, что он левый. Руки переломаны, челюсть свернута — сломали, когда он в пик етах ходил. Тогда и за решетку угодил. А тюремный врач посмотрел и говорит: «Я красную сволочь лечить не стану». Так и валялся Джой со сломанной челюстью. Да, власти его не напрасно боялись, ведь он хотел накормить досыта таких, как вы, — начав с крика, Мак говорил все тише и тише, глаза пытливо шарили по лицам, люди ожили, напряглись, стараясь не пропустить ни слова, подались вперед. — Да, я знал его. — И вдруг снова взорвался. — А вы, что вы будете делать сейчас?! Опустите его в яму, забросаете землей! И забудете!
Кто-то из женщин разрыдался.
— Он сражался за вас, — прокричал Мак. — Вы и об этом забудете?!
— Ни за что! — раздался возглас из толпы.
А Мак безжалостно бил словами:
— Значит, пусть его убивают, а вы смиритесь и шею в ярмо?
— Не бывать такому! — отозвалось уже несколько голосов.
Мак перешел с резких выкриков на плавную речь.
— Значит, в яму его, и дело с концом?
— Нет! — пронеслось по рядам, и народ заколыхался.
— Он сражался за вас! А вы о нем и не вспомните!
— Не-е-т!
— Мы пойдем через весь городок. Позволим легавым нас задержать?
— Нет! — мощно пророкотала толпа и дружно качнулась в сторону, ожидая следующего вопроса.
Но Мак этот ритм нарушил, спокойно сказав:
— В этом тщедушном человечке — дух нашей борьбы. Но молиться на него мы не станем! Не нужны ему молитвы. Да и нам тоже. А нужны нам сейчас дубинки!
И снова закачалась, заволновалась толпа.
— Ду-бинки! Ду-бин-ки! — скандировали люди. Потом выжидающе примолкли.