… и просто богиня (сборник)
Шрифт:
– «Что пожелать тебе Восьмого марта? От жизни каждый хочет своего. А мы желаем тебе в жизни счастья, чтоб понемногу было, но всего!» – раскрутив свою бумажку, громко прочитала Зина.
– Тебе подходит, – заметил Коля.
– Что это ты имеешь в виду? – сказала Зина с ленивой усмешкой (она всегда говорит с ленивой усмешкой, отчего кажется, что ее жизнь – перманентный отдых).
– Торжество разумного компромисса – мой любимый жизненный принцип, – поспешил сказать я, не желая, чтобы разговор перешел на сложные отношения Зины с ее мужем, с которым
Аня выбрала самый маленький валик. Может быть, так она свою вежливость обозначает.
– «Пусть же в этот день, Восьмого марта, жаворонок песню вам споет, лучик ласковый пригреет жарко, и цветок любви ваш расцветет», – звонко прочла она, вскинув бровки.
Я громко засмеялся. Точнее, заржал.
– Я б такое ни в жизнь не сочинил. Просто прелесть. Жаворонок любви…
– Цветок любви, – поправила меня Аня, к слову, редактор по профессии.
– А ты бери самую большую записку, – предложил я Марьяне-большой.
– Нет, я возьму, что в руку попадет. – Она отвернула лицо, окунула руку в блюдо и повертела.
Попалась ей чепуха, конечно, – ничего другого я к празднику и не приготовил.
– «Пусть праздник ваш будет красивым, а жизнь веселей и щедрей, цветите всем близким на диво от нежной заботы мужей», – нарочито пискляво прочла Марьяна-большая. И добавила: – Ага, чужих мужей.
Аня прыснула. Познакомились дамы только что, но общий язык явно нашли.
– Хочу жить в Индии, – сказала вдруг Марьяна-большая.
– Тебе бы пошло, – подхватил я. – У меня одна знакомая, она аюрведой занимается, тоже жила в Индии. Ей там слона мыть доверяли.
– Ну, слона мыть я, конечно, не буду, – покачала головой Марьяна-большая.
– Говорят, особая честь.
– У меня другие планы… Нет, у меня уже нет других планов, – поправила она сама себя и рассмеялась, звонко, рассыпчато.
«Вот так они всю ночь и смеялись», – подумал я. А вслух произнес:
– Подожди, он же у тебя ленинградец был, а не индус.
– Зато с чернявой душой…
Коля на празднике больше молчал, но скучно ему не было. Он все время чем-то занимался – разливал вино, бегал с судками, музыку менял.
– «Влюбленная женщина», – объявил он в какой-то момент, прибавив громкости. – Барбра Стрейзанд.
– О! – выдохнула Аня, сделав рот пухлой буковкой.
– Эта песня напоминает мне об одной смешной приятельнице, – заговорил я. – Ее семнадцатилетний мальчик соблазнил. Она очень любила эту песню. Интересно, некоторые песни – как консервы: они сохраняют наши воспоминания. Когда слышу «Вумэн ин лав», я всякий раз вспоминаю, как ездил к ней на дачу давным-давно. А Коля молодец. Однажды с подругой слетал на концерт Стрейзанд в Бостон. На два дня.
– На четыре, – уточнил Коля.
– Это
Коля счастливо заулыбался. Как просто делать людей счастливыми в солнечный день под хорошее вино и вкусную еду.
– Я люблю Новую Англию, – сказала Аня. – У меня там двоюродный брат живет.
– Неплохое он выбрал место, – заметила Зина, которая в Америке никогда не бывала. Наша поддельная цыганка чаще в Азию ездит: Бали, Таиланд, Вьетнам….
– Я хочу, чтобы мой сын поучился за границей, – продолжала Аня.
– Недавно брал интервью у одного финансиста, – вступил я. – Он сказал, что молодым специалистам обязательно нужна зарубежная практика. Лет пять – семь. Они могут и остаться, а могут вернуться назад.
– Ага, вернутся они, – хмыкнула Марьяна-большая.
– Вернутся, – сказал я, в данном случае считая свою уверенность уместной, ведь сам же вернулся, хотя и не планировал поначалу, к тому же пузырьки игристого белого уже забегали по всему телу. – Я знаю людей, которые уехали за границу и счастливы. Я знаю людей, которые вернулись и счастливы. А еще больше знаю людей, которые уехали и чувствуют себя в чужом месте.
Да. Был праздник. Всем было хорошо. Свободно. Каждый говорил, что хотел. Ел и пил в свое удовольствие.
– Я всю ночь работала, приехала в три часа, только проснулась – сразу к тебе. У тебя кофе есть? Только крепкий. Одну чашку. Маленькую. Я много кофе не пью, у меня от него в груди шумит. – С этими словами, произнесенными звучным шепотом, вошла Даша. На высоченных каблуках-копытах, как обычно, и в черном, сексуально облегающем свитере.
– Здравствуйте, – сказала хрупкая бледная Маша, входя следом за ней.
– Так и пришла? – расцеловываясь с красоткой Дашей, спросил я. – Не холодно?
– Мы же на машине, – прошептала она с торжеством. Машина у них новая, большая. Они ее по очереди водят. «Теперь у меня все есть», – говорит Даша.
На прочих гостей она не столько посмотрела, сколько осмотрела их. Когда Даша так себя ведет, мне кажется, что я слышу, как звякают металлические доспехи.
– Я мяса не ем, – сказала она.
– Ешь фрукты, – сказал я. И, слыша, как в кухне загудела кофемашина под управлением Коли, прибавил: – А кофе тебе сейчас принесут.
Поздравлений из тарелки не захотели ни Даша, ни Маша.
– Я не верю, – пояснила Даша, а Маша просто промолчала, в этот момент еще больше напоминая насупившегося мальчика.
Разговор стал дробиться, как это бывает в самый разгар застолья. Марьяна-большая интересовалась у Коли его зарплатой. Аня что-то выспрашивала у Зины. Я повел Дашу в спальню, где висят новые фотографии, сделанные в Андалузии: маковые поля, старики рядком на мраморных ступеньках, медово-желтый собор в Кордове….