И пусть их будет много
Шрифт:
"Дорогая! Я не обещаю вернуться просто потому, что мне нечего предложить тебе, кроме своей нежности. Но я обещаю, что буду помнить тебя всегда.
Флобер".
Сбоку она увидела пририсованного маленького чертика с рожками и хвостиком с аккуратной кисточкой.
*
Одижо уехал, и Клементина, наконец, перестала чувствовать себя как на пороховой бочке. Она успокоилась, вздохнула с облегчением. Только временами ныло сердце,
Тело капитана Лагарне нашли через два дня. Нашли на другой стороне реки, так далеко от лагеря, что, к великому облегчению Клементины, никак не связали его гибель с обитателями замка Грасьен. Долго прочесывали лес в поисках Одижо и его сообщников. Не обнаружив никого, понурые вернулись к замку и принялись снимать лагерь.
В середине дня в дом с печальным видом явился драгун. Увидев Клементину, склонился, подмел перьями пол. Сообщил:
– Капитан погиб, сражаясь за короля и спокойствие в стране. Теперь мы возвращаемся в Перигор. Но мы уходим с чистой совестью. Подлый бунтовщик бежал, и вам ничто больше не грозит. Бедняга капитан!
– вздохнул.
Потом встрепенулся, достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист:
– Простите, графиня. Чуть не забыл... В своих поисках мы добрались до Лаленда и были чрезвычайно удивлены, встретив в одной из тамошних таверн господина Флобера. Он же очень обрадовался представившейся оказией. Сказал, что как раз раздумывал над тем, как сообщить вашей милости о том, что, как это ни прискорбно, но ему придется задержаться. Что-то личное, насколько я понимаю. "Вот, - сказал господин Флобер, - господин д'Эмре, я прошу вас, передайте графине де Грасьен это письмо. Вы ведь увидитесь с ней вскоре! Просите графиню за меня, чтобы не гневалась".
Заметив, что графиня побледнела, счел, что был недостаточно красноречив. Повторил:
– Не сердитесь, ваша милость. Убежден, что только особые, очень серьезные, обстоятельства могли заставить вашего слугу ослушаться ваших приказаний.
– Благодарю вас, господин д'Эмре, - взяла, наконец, послание из рук драгуна.
Отошла в сторону. Распечатала.
"Дорогая графиня, - прочла.
– Счастлив узнать, что вам более ничто не угрожает. Уношу с собой вашу нежность, оставляя взамен нее свое сердце.
Мои обещания остаются в силе".
Маленький лукавый чертик был на своем месте.
"Бедные девичьи сердца!
– подумала.
– Как много, должно быть, уже успел разбить этот сумасбродный мальчишка - храбрый воин и нежный любовник. И как много еще разобьет!"
Она перечла письмо еще раз и бросила его в огонь камина.
Смотрела, как пламя пожирает листок - последнее свидетельство того, что с ней произошло.
Она еще не знала, что будет помнить об этом всю
*
Она узнала об этом спустя почти три месяца после прощания с Одижо, который исчез, благополучно миновав все ловушки, расставленные ему на дорогах королевскими солдатами.
Провинция постепенно успокаивалась. Жизнь входила в обычное русло. Лето, солнце... Казалось, вот сейчас наступит счастье.
Но Клементина вдруг опять затосковала. Стала раздражительной, нервной. Плакала без повода. Срывалась на слуг. После - испытывала жгучее чувство вины. Старалась не выходить из комнаты. Пряталась.
Прежде Клементине казалось, что ее почти не задевают их не сложившиеся с Филиппом отношения. Ей казалось, она вообще не обращает на это внимания. Разве можно сравнить, думала она, теперешние ее беды с теми, от которых спас ее муж? Сравнивала. Понимала, что должна быть счастлива. И была несчастна.
Раньше ей удавалось убедить себя, - собственно, ей и убеждать себя не приходилось, она была уверена, что так и есть, - что отсутствие любви - не причина для переживаний. Те, говорила она себе, кто столько времени жил на краю жизни, кто каждый день должен был бороться за право встретить завтрашний рассвет, не может расстраиваться из-за того, что кто-то любит его меньше, чем ему бы хотелось. Главное - есть крыша над головой, еда, вода. Есть постель. Не надо бояться, что завтра так и не наступит. Вообще бояться - не надо.
Но теперь... Что изменилось в ней теперь, что все эти рассуждения стали представляться ей нелепыми, надуманными, извращенными? Неужели та малость, та горсть нежности, которую подарил ей Одижо в их короткую ночь, могла так переменить ее? Она ведь не сомневалась... нисколько не сомневалась, что и в этом случае ни о какой любви не могло быть и речи. Просто Одижо, как и она, истосковался по человеческому теплу. Человек не может вечно воевать. Ему нужно время для успокоения.
Она вспоминала, как в ту странную ночь, в перерывах между ласками, говорила с ним обо всем - о его детстве, о матери, о его врагах и его друзьях. О войне не говорили. Только однажды, положив голову ей на живот, гладя рассеянно ее бедра, сказал он тихо:
– Бывают дороги, которые избираешь навсегда. Ступил - и уже не сойти с них, как ни старайся.
Она запротестовала. Приподнялась на локтях, выскользнула из-под него, сползла пониже, чтобы видеть его лицо.
Смотрела на него, цепко держала его взгляд.
– Неправда! Если б было так, я бы торговала сейчас собой на улицах Квебека! Я готова была на это... я на все была готова, чтобы выжить и спасти свою дочь!
– Быть готовой и совершить - разные вещи.