И сердца боль
Шрифт:
Подъехали к ресторану. Андрей помог выйти Оле, запер дверь салона дистанционным брелком-пультом.
У входа в зал их встретил метрдотель, одетый по моде 18 века: в напудренном парике, камзоле, бантах, чулках, туфлях — что-то невероятно театральное.
Слышалась старинная музыка: клавесин, скрипка, виолончель, флейта. Исполнялось нечто нежно-фривольное.
Метрдотель полушепотом поинтересовался заказом и, сверившись со своими записями, пригласил их в великолепный зеркальный зал.
Меж столов сновали официанты в париках. Горели свечи, тихо стучали приборы.
Антураж был великолепен: зеркала, лепнина, росписи с римскими богами и крылатыми младенцами-амурами, хрусталь, серебро, бархатные кресла, янтарный паркет, вышколенная почтительность блестящих официантов, тонкая атмосфера некой аристократичности. Андрей не пожалел, что выбрал именно этот ресторан.
Официанты (их даже называть так язык не поворачивался) ловко помогли им сесть. Раздали твердые папки с перечнем блюд на французском и русском.
Последние несколько минут Андрей чувствовал на себе пристальный взгляд Оли и только теперь позволил себе принять этот взгляд.
— Вуаля! Как тебе здесь?
— Очень красиво, — сказала она искренне. — Но я не большая поклонница французской кухни.
— Здесь можно заказать все что угодно, — усмехнулся Андрей, поражаясь ее обезоруживающей небрежности, с которой она поставила под удар всю его затею.
Оля! Оля! Как же ты изменилась!
— Пожалуй, сделаю сегодня исключение из своих пристрастий. Я вся прониклась высоким аристократизмом и жажду пойти в этом чувстве до конца. И так, что изволила кушать несчастная Мария Антуанетта?
Андрей тихо засмеялся:
— Продолжая твою мысль, я должен, полагаю, взять на себя роль не менее несчастного Людовика XVI?
— Если тебя эта роль пугает, возьми кого-нибудь попроще. Наполеона, к примеру.
— Почему Наполеона? — удивился Андрей.
— Он умел многим жертвовать для блага своего величества. И, конечно же, для блага народа Франции.
«Н-да, — подумал Андрей, — она все помнит и сейчас своими двусмысленными намеками тонко колет его в самое больное место».
К ним подошел официант.
— Любезный, пожалуйста, крабы «по-лангедокски», салат «Валентино», отбивную и вино, — с облегчением произнес Андрей.
— Что будет дама? — осведомился официант, чуть качнув париком в сторону Оли.
— Вино, — улыбнулась она.
— Десерт?
— Позже, — Оля отдала меню.
— Как же ты живешь, Оля? — спросил Андрей. — Я о себе рассказал почти все, а ты ничего.
— Как видишь, хорошо. Не обделена вниманием ни старых, ни новых знакомых. Окончила институт и поняла, как была наивна, желая скрыться от жизни за пыльными книжными полками, И в этом «озарении» не малую роль сыграл ты, Андрюша.
— В каком смысле?
Она усмехнулась, налила в фужер воду, отпила.
— Ты вселил в меня уверенность, что я не такая дурнушка, какой себе казалась. Что в жизни есть гораздо более серьезные проблемы, чем собственный страх казаться в чьих-то глазах не такой, какой бы хотелось казаться.
Она все больше и больше отделяла его от себя. Все больше подчеркивала, что между ними глубокая пропасть. И Андрей чувствовал, насколько
Но Андрей не хотел сдаваться!
— И чем занимаешься сейчас?
— Работаю переводчиком в одной бизнес-группе. Я же окончила несколько языковых курсов. Ночей не спала, все языки зубрила. Сейчас вожу туристов по городам, участвую в переговорах. Куда пошлют… Даже за границей бываю часто. Раньше мне это казалось немыслимым, а сейчас ничего, в порядке вещей.
В это время официант на тележке прикатил их заказ. Достал бутылку вина и, держа ее в крахмальной салфетке, показал Андрею. Тот кивнул. Официант налил вино в бокал, подождал ритуала опробования и оценки дорогой жидкости, и когда Андрей снова кивнул, сервировал стол и удалился.
— Значит, не бедствуешь? — спросил Андрей, укладывая салфетку на колени и принимаясь за крабов.
— Нет, не бедствую. Женщина, которая знает, чего хочет, никогда не будет бедствовать, как ты выразился.
— Ты знаешь, чего хочешь?
— Да, знаю. Хочу жить и не думать о прошлом.
Бац! Еще один удар! Андрей невольно поежился. Оля еще раз явно дала понять, что продолжение «большой и чистой любви» невозможно.
Он сложил руки вместе и положил на них подбородок, разглядывая свою бывшую возлюбленную.
— Ты не замужем?
Она весело покрутила в воздухе чистыми растопыренными пальцами правой руки.
— А ты не женат? — встречный вопрос, заданный едким тоном.
— Нет, — покачал головой Андрей.
— Что, еще не позволяет мама?
Он вспыхнул. Обида наполнила сердце.
— А ты изменилась, Оля. Очень изменилась.
— Время идет. Все мы меняемся. К этому нас вынуждают суровые жизненные обстоятельства.
Она оживилась и, чуть наклонившись, спросила с усмешкой:
— Тебе было бы приятнее видеть меня все той же простушкой в немодных очках, роняющей горькие слезы о потерянной любви в пыльной тиши библиотеки? Тебе бы это немножечко польстило? Верно, Андрюша? Ты воображал себя сказочным Принцем, одарившим бедную Золушку своим вниманием. И Золушка должна была сохранить память об этом счастье до самой гробовой доски. И, конечно же, надеяться и ждать Принца. Увы, сказки не получилось. Не нужно, Андрюша, пытаться пролезть ко мне в душу в поисках того, чего уже там нет. Я действительно другая. Не та Оля, которая стояла на пыльном заплеванном перроне с болью в сердце. Теперь боли нет. Все прошло. И не нужно больше этой банальной чепухи, которую ты раньше так ненавидел и которой сейчас так уверенно пользуешься для того, чтобы ковырнуть пальчиком и посмотреть, а что у тебя там, Оленька, внутри? Не разгорится ли еще огонек при виде меня — любимого? Ведь, готова спорить, у тебя в кармане лежит какая-нибудь милая золотая вещица, которую ты наивно попытаешься мне вручить все с теми же банальными словами, что-то вроде: «Это лишь малая толика того, что я могу предложить в оправдание своего долгого отсутствия. Милая, я так виноват!».