И шарик вернется…

Метлицкая Мария

Светик

Светик ходила на курсы с удовольствием. Во-первых, можно было открыто и откровенно краситься — не то что в школе, где ругали за гигиеническую помаду. Во-вторых, она каждый день меняла наряды, благо их имелось предостаточно. Можно было надеть дубленку и не бояться, что ее сопрут. В группе учились одни девицы. Все непростые, с гонором. Разговоры про тряпки, косметику, заграницу, про удачные партии вышедших замуж знакомых. Светик ни с кем дружбы не завела — так, приятельствовала.

Иногда с Жанкой Оганесян ходили в ресторан «Арагви» — и вкусно, и недорого.

Если были деньги — сидели в кафе «Адриатика», очень модном и недешевом заведении.

Однажды в «Арагви» им прислали бутылку шампанского. Светик оглянулась — за соседним столом сидела большая компания восточных мужчин. Один из них помахал девицам рукой.

– Грузины, — определила Жанка. — Из «деловых», сразу видно. При бабках. — Жанка в этих делах соображала, опыт был. Потом их большая компания поднялась и ушла. Девочки допивали кофе. У гардероба их ждали два молодых человека из той компании. Впрочем, при ближайшем рассмотрении они оказались не так уж и молоды. Разговорились. Жанка кокетливо благодарила за шампанское, Гия и Леван предложили встретиться вечером в валютном баре.

– А пропустят? — заволновалась Жанка.

Те рассмеялись. В семь вечера встретились у гостиницы «Метрополь». Светик видела, как Гия дал швейцару двадцать пять рублей. «Ничего себе», — подумала она. В баре было мало света, тихая музыка и много красивых и дорого одетых девиц.

– Проститутки, — шепнула ей Жанка.

Пили вкусные коктейли и танцевали. От трех коктейлей Светика совсем развезло. За столиком Жанка жарко целовалась с Леваном, Гия крепко обнимал Светика и целовал в ухо — нежно и аккуратно. Светик смеялась и откидывала голову. Через пару часов вышли на улицу. Гия поймал такси и открыл перед Светиком дверцу. Светик оглянулась и махнула Жанке рукой.

Ехали долго — Гия снимал квартиру в Теплом Стане. В лифте Гия Светика поцеловал, а открыв дверь, начал ее раздевать — быстро и нетерпеливо. У Светика кружилась голова и дрожали ноги. Что было дальше, она помнила не очень хорошо — подташнивало и хотелось спать.

Утром, когда Светик проснулась, Гии дома не было. Она пошла в ванную. «Боже мой, ну и видок!» — расстроилась она: косметика растеклась, волосы спутались, под глазами синяки. На кухне лежала записка: «Оставь телефон, деньги на такси, дверь захлопни». Под листком бумаги лежало десять рублей. Светик умылась, оделась, написала телефон и взяла деньги. Выйдя на улицу, она подумала: «Щас, на такси! На метро доберусь. А десятка — вполне приличные деньги. Найду, куда пристроить».

Зоя

Зоя грызла гранит науки — в медицинском учиться нелегко, одна латынь чего стоит! А фармакология? Когда на собрании спросили, кто хочет быть комсоргом курса, Зоя подняла руку. Все с удивлением и любопытством на нее оглянулись.

Вечерами Зоя просиживала за учебниками. Мама говорила — инженер может быть плохой, а врач — права не имеет. От него зависят человеческие жизни.

Перед ноябрьскими на курсе был первый вечер — концерт силами студентов и, разумеется, танцы. Зою никто не пригласил. Ей хотелось разреветься и убежать, но она не могла себе это позволить — кто проследит за происходящим? Кто выявит не совсем благонадежных? Кто составит мнение о присутствующих? Комсорг обязан находиться на месте, без учета

личных расстройств и плохого настроения. Только скорее бы вся эта вакханалия закончилась! И, кусая до крови губы, Зоя улыбалась и кивала окружающим.

В метро она плакала и рассматривала себя в оконное стекло. Потом твердо решила — надо что-то менять, это наверняка возможно. Ведь она не страшная, а просто никакая. А никакая может быть любой. И красавицей в том числе. Просто нужен грамотный и умелый подход. Мама ей, конечно, в этом деле не помощник. Сама прожила всю жизнь «никакой». Правда, папа ее и такой обожает… Но ей, скорее всего, просто повезло. А тупо надеяться на удачу — глупо. «Каждый — кузнец своего счастья», — говорила бабушка. А бабушка, между прочим, так и осталась главным авторитетом в семье. Хотя, конечно, за эти крамольные мысли она бы наверняка Зою осудила.

Шура

Шура все-таки написала письмо тетке Рае. Через две недели пришел ответ. Тетка была возмущена — Шура, видно, не очень понимает, о чем просит. У нее в деревне забот невпроворот: скотину (тетка перечисляла всю живность по именам) обиходь, в огороде тоже успевай поворачиваться — картошка, капуста, морковь, да и дом почти новый — как его оставить? А сын Валерка? Уедешь — он все хозяйство загубит и сопьется в пару месяцев. А если пьяный уснет с сигаретой? Есть еще дочка, Надька. У той семеро по лавкам, и сама грязнуля. Живет в избушке на курьих ножках. Ее в дом пусти — все засрет, не отмоешь. «Не, Шур, — писала Рая. — У всех своя жизнь. Не получится».

Шура оформила матери пенсию по инвалидности — гроши, конечно. Еще приходили алименты от отца — тоже копейки. Сразу после выпускного она устроилась в ЖЭК — мыть лестницы в подъездах. Однажды пришла Верка и принесла Шуре деньги — сто рублей, огромную сумму. Верка сказала, что это от нее, Ляльки и Тани. Шура заплакала.

– Бери. — Верка положила деньги на комод. — Жизнь — она круглая. Никто ничего не знает. От сумы и от тюрьмы, как говорится…

Под Новый год нарисовалась тетка Рая. Без предупреждения. Шура открыла дверь — а там она, красавица. Рядом — худосочный и кривоногий сыночек Валерик. Тетка увешана сумками и баулами. Валерик налегке.

– Что смотришь? — Тетка была настроена решительно. — В квартиру-то пусти!

И Шура отступила в глубь коридора.

Рая скинула баулы, сняла пальто, шумно умылась в ванной и плюхнулась в кухне на стул.

– Чайку поставь, с дороги ведь! — скомандовала она.

Шура послушно поставила чайник. Валерик криво усмехался и курил. Они долго пили чай, тетка без умолку твердила, как ей далась эта поездка: и скотину пришлось продать, и дом заколотить — обворуют ведь! Публика вокруг такая! Только смотри.

– Но сестра ведь болеет, — всхлипнула тетка, — как не помочь близкому человеку.

– А посмотреть на нее не хотите? — вздохнув, спросила Шура.

Тетка, шумно кряхтя, поднялась. Вошли к матери в комнату. Тетка подошла к кровати. Мать открыла глаза и вздрогнула, испуганно посмотрела на Шуру.

– Покойники краше, — вздохнула родственница и оглядела комнату: — Сколько добра было! И где все? — Она сдвинула брови и посмотрела на Шуру.

– Что мать пропила, что украли. А что я продала. — Шура опустила глаза.