И шарик вернется…
Шрифт:
Таня рассмеялась:
– Это у тебя ненадолго.
В купе улеглись на полати, как назвала вагонные полки Лялька, и стали трепаться. Попутчица, молодая женщина с маленьким ребенком, ушла в соседний вагон к знакомым. Обсуждали предстоящий Лялькин отъезд. Таня спросила:
– Не боишься?
Лялька покачала головой. Потом поинтересовалась:
– А у тебя таких мыслей не было?
Таня пожала плечами:
– Да нет, скорее всего, не было. И потом, как я маму оставлю, Женьку, бабулю? Ты же знаешь, как мы друг к другу привязаны. И мама сразу вылетит с работы. На что они будут жить? А ей еще Женьку поднимать. Нет, Лялька. Я не такая смелая, как ты. Я трусиха —
– А я? — удивилась Лялька.
– Ты — другая, — уверенно проговорила Таня и повторила: — А я — классический трус. — Потом разревелась: — Как я буду жить без тебя, Лялька? Ведь мы расстанемся навсегда. Ты это понимаешь?
Лялька махнула рукой:
– Кто знает? Жизнь — такая непредсказуемая штука.
– Я знаю, — ответила Таня. — И предсказуемо здесь все, до копеечки. Смешно было бы ждать каких-нибудь перемен. Тем более — светлых. Забыла, где мы живем?
– Не знаю, не знаю, — проговорила мудрая Лялька. И загадочно добавила: — Все может быть. Вспомни историю нашего родного государства.
– Помню, — откликнулась Таня. — И к сожалению, это оптимизма не прибавляет. Ладно, давай спать, оптимистка хренова!
Родственники Тани — мамин брат с женой — встречали их на вокзале. Чудесные люди. Сразу повезли на съемную квартиру. Она оказалась замечательной — на набережной, окнами на море. Комната, кухня, ванная. Бросили вещи, и родня потащила их к себе на обед. Отказываться — грех. Тетка нажарила чебуреков, сварила огромную кастрюлю настоящего «хохлацкого» борща. Были еще жареные бычки, пойманные дядькой, огромный арбуз и знаменитые местные маленькие и круглые дыньки со смешным названием «колхозница». Объелись так, что не могли слезть с дивана. Какое море? Только бы рухнуть на подушку. Приложив все волевые усилия, они сползли с дивана и, поблагодарив замечательных и радушных хозяев, побрели к себе — разбирать сумки. Благо — недалеко. А на море — завтра. Впереди еще целых пятнадцать дней. Успеем!
Светик
К Светику все отнеслись настороженно — видимо, эта дура Катя постаралась. В магазины, в город, тетки ее не приглашали. «Ничего, справимся. Поедем в субботу с Виталиком на машине», — подумала она. А вообще-то делать было нечего. Готовить Светик не собиралась. Что ей на общей кухне с этими клушами делать? Слушать, как они хихикают, глядя на ее кулинарные потуги? Сидела целый день в комнате, смотрела телевизор. Слава богу, на территории был бассейн. Выходила, стелила на шезлонг полотенце и загорала, попивая холодную кока-колу или пиво. Тетки проходили мимо, волокли орущих детей и кидали на Светика злобные взгляды. А ей — плевать! Очень ей интересно, какого цвета у детей сопли, у кого понос, где дешевле и без того копеечные куры и где распродажа китайской обуви. Однажды Светик сказала в присутствии посольских дам, что обувь должна быть итальянской, и только итальянской. Остальное — не обувь. Почувствовала, как воздух вокруг нее сгущается и пахнет ненавистью. Больше в дебаты не вступала.
Виталик приходил вечером, пил пиво с бутербродами и яичницей и засыпал перед телевизором. Она на него смотрела и явственно ощущала яркую, как вспышка, ненависть в сердце. Так, что даже начинало тошнить.
Спать она ушла на диванчик в гостиной — только бы не чувствовать его запаха, не ощущать его дыхания, не касаться его тела.
Отрывалась по выходным — в магазинах. Местные лавки не признавала, только торговые центры, где все, естественно, дороже. Рестораны любила итальянские и французские. Когда муж высказывал недовольство, удивленно
– А ты как хотел? Я что, сюда ехала твои портки стирать?
Виталий сжимал зубы и молчал — уговор дороже денег. Ну отчего же так тошно? Ничего не радует и не греет. Веселенькая жизнь! Врагу не пожелаешь!
Через полгода на гастроли приехал Мариинский балет. Аншлаг, успех — все понятно. В посольстве для артистов устроили торжественный прием. На молодых красавиц балерин облизывались все посольские — строили глазки, кокетничали. Кто-то из самых смелых пригласил на танец, остальные жались по углам — боялись лишних разговоров и косых взглядов. Второй советник, плейбой и красавец, не боялся ничего — шутил, что отдувается за всех. Красиво и уверенно вел в медленном танце молодую приму. Ему все сходило с рук — говорили про большие связи в Москве. Да и жена была не ревнива — сдержанная, спокойная, с неизменной, словно приклеенной улыбкой. Настоящая жена дипломата.
Светик выпила джин с тоником, спокойно оглядела зал и двинулась к невысокому и стройному молодому человеку в светлом костюме и туфлях из крокодиловой кожи. Публика замерла. Тишина воцарилась такая, что было слышно, как муха пролетает. Светик пересекла зал и подошла к юноше.
– Белый танец, — сказала она и протянула к красавчику руки.
По залу пронесся гулкий вздох. Светик положила руки на плечи танцовщику и закрыла глаза. Она не видела, как ее законный муж вышел из зала.
После танца Светик и балерун вышли на улицу. Удушливо пахло тропическими цветами. Воздух как будто застыл — ни дуновения. Она достала сигарету и вопросительно посмотрела на партнера. Тот растерянно похлопал себя по карманам и развел руками. Светик кинула сигарету на землю и обняла его за шею. Он с испугом стрельнул глазами по сторонам. Отказывать женщинам он не любил, но, честно говоря, было страшновато.
Он шепнул ей на ухо название отеля и спросил:
– Придешь?
– Когда?
Он назвал время. Она кивнула и, чуть покачиваясь, пошла к дому. Он — в полной растерянности — постоял несколько минут на улице, оттер густой пот, льющийся по лицу, усмехнулся и покачал головой: «Ну, если эта баба ничего не боится… Своих, балетных, вагон и маленькая тележка, но эта дипломатша очень и очень ничего. И потом — что-то новое и свеженькое. Чего мне-то переживать? Для меня это и вовсе ерунда». Он сплюнул на землю и пошел в зал, догуливать банкет.
В его двадцать два года ему казалось, что каждая новая женщина наверняка откроет ему яркие и неизвестные ощущения и впечатления, и эти ощущения и впечатления еще не пресытили его и — кстати, он об этом еще не догадывался, — пресытят не скоро. Из такой он уж был бравой породы.
Светик вошла в комнату, зажгла свет. Виталий сидел в кресле и пил неразбавленный виски. Светик молча разделась и легла в кровать.
– И ты считаешь, что это нормально? — спросил Виталий.
Светик открыла глаза и приподняла в удивлении брови.
– Что «это»? — уточнила она.
– Дуру из себя не строй! — почти выкрикнул муж. — Не позорь меня перед людьми. Ведь ты знала, на что шла.
– Ага, — широко зевнула Светик, — знала, но не совсем понимала. Не рассчитала свои силы, как говорится. Зов плоти, видишь ли. — И она опять зевнула.
– Какой зов? — закричал он. — А моя карьера, моя репутация?
– Какой «зов» — тебе не понять, — усмехнулась Светик. — А твоя ре-пу-та-ция, по-моему, не пострадала. Пока. И карьера — тоже. — Она отвернулась к стене и бросила: — Выключи свет и открой окно. А то от этого кондиционера я вечно встаю с опухшей головой.