И снова в бой
Шрифт:
Идем в направлении станции Щигры. Уже все кончено: бомбы немцы сбросили далеко от станции, в цель они не попали. Наша эскадрилья открыла счет: сбит первый "юнкерс". Приземлившись, слушаем Белова и Бельтрана. Они возбужденно рассказывают о том, как сбили вражеский бомбардировщик. Мы с Васиным жалеем, что так и не открыли огонь, но утешаем себя тем, что свою задачу выполнили.
Узнаем печальную весть: одна из бомб, сброшенных с вражеского самолета, попала в грузовик, который водила наша знакомая девушка Катя. Она хотела отогнать машину в более безопасное
– Бедная девушка! Вот не судьба!..
Наш аэродром понемногу обживается. Снег сошел. Повсеместно уже сняли угрожающие надписи: "Заминировано". Правда, однажды взорвался штабель из немецких бомб, но жертв не было. По шоссейным и особенно железным дорогам учащаются переброски войск и техники к фронту. Мы знаем, что готовятся решающие бои под Курском.
На аэродроме базируются теперь еще три эскадрильи истребителей и одна пикирующих бомбардировщиков Пе-2. Всего около 50 машин. Здесь на одном аэродроме находится столько самолетов, сколько было всего к концу войны на стороне республиканской Испании. Испытываешь огромную радость при виде такого количества самолетов на поле.
Продолжаем патрульные полеты. Пока - небольшие стычки с врагом, серьезных встреч еще нет. Вчера вечером, когда солнце только что скрылось за горизонтом и на небе начали загораться первые звезды, был сбит еще один "Юнкерс-88".
А все было так. В небе послышалось характерное звучание мотора фашистского самолета. С нашего аэродрома сразу же поднялись два самолета. В полете командир эскадрильи и я. Вражеский самолет низко идет в разведывательном полете и, заметив нас, издалека посылает в нашу сторону пулеметную очередь из задней турели. Ясно - чтобы запугать нас.
Фашист забыл, что мы давно излечились от страха.
Мы даем ему понять, что не хотим вступать в бой и, выпустив очередь перед носом самолета противника, покачиваем крыльями, предлагая ему сесть на наш аэродром. Однако фашист не хочет воспользоваться нашим предложением и начинает отстреливаться. "Что за идиот?! Придется отправить его к праотцам!.."
Фашистский самолет прорывается на запад, почти касаясь вершин высоких сосен. Берем его на прицел и посылаем две длинные очереди: самолет повернул нос к земле и рухнул на невспаханное поле.
Приземляемся почти в сумерках. За ужином получаем по двести граммов водки.
– Ты, кажется, испанец?
– спрашивает меня командир эскадрильи "яков" капитан Гурбапов.
– Да, друг, испанец!
– Я раньше думал, что ты грузин. Похож на них. В моей эскадрилье тоже есть испанец, но он по-русски говорит лучше меня.
– Как! Испанец?
– вскакивает с моста Бельтран. Он все еще надеется встретить своего друга Бласа Паредеса, который тоже летает где-то на этом участке фронта.
– А как его зовут?
– Да я вам его сейчас покажу. Он должен быть где-то в столовой... Антонио! Антонио! Иди сюда, здесь тоже испанские летчики!
– Урибе!
– говорит подошедший к нам летчик и протягивает руку.
– Подожди, подожди! Ты не брат
– Да, брат.
– А когда же ты стал пилотом? Мы три года воевали в Испании и каждого пилота знаем, как родного брата. Впрочем, сколько тебе лет?
– Девятнадцать!
– А!.. Ты, наверное, из тех ребятишек, которых вывезли из Испании в СССР?
– Да. Я приехал в Ленинград в 1937 году, потом был в детском доме в Ростове, а потом учился на летчика...
– Да? И много среди вас было таких, кто захотел стать летчиком?
– На курсах нас училось девять человек, и среди них был Рубен Руис Ибаррури...
– Разве сын Долорес был летчиком?
– Нет, медицинская комиссия его забраковала, и он стал артиллеристом. Может, слышали, он погиб под Сталинградом?
– Да, читали в газетах.
– А кто были остальные?
– Игнасио Агиррегоикоа, Хосе Луис Ларраньяга, Эухенио Прието, Луис Лавин, Рамон Сианка, Томас Суарес, Антонио Лекумберри и я.
– А где вы учились на курсах?
– Сначала в Москве. Все лето 1940-го и зиму 1941-го учились в аэроклубе Пролетарского района. Там мы изучали У-2, а затем по приказу Ворошилова были направлены в летное училище в Борисоглебск...
– А на каких самолетах летали потом?
– До начала войны летали на У-2, затем нас готовили к полетам на И-15. Когда приблизился фронт - это было в августе, - мы на И-16 совершали боевые вылеты. Затем школу эвакуировали в Троицк, около Челябинска. В ноябре, когда окончили курсы, мы уже летали на "яках" и Ла-5, и нас группами по два-три человека распределили по частям. В этом полку вместе со мной летает Эухенио Прието. Мы входили в состав 36-й авиационно-истребительной дивизии.
Мы с Висенте Бельтраном хотели еще о многом поговорить с Антонио Урибе, но время уже было позднее.
– Ну что ж, друг, удачи тебе в бою!
– сказал ему на прощанье Бельтран.
На следующее утро небо затянули плотные серые тучи. Дул порывистый ветер. Временами налетал дождь. Крупные тяжелые капли громко барабанили по плоскостям самолета, взлетной полосе и крышам землянок. Кусты по краям взлетного поля за одну ночь из темных стали светло-зелеными.
На этот раз мы сверху прикрываем "летающие танки" - штурмовики Ил-2. Затем сопровождаем экипаж Пе-2, который летит на разведку в оперативный тыл противника. Вечером патрулируем над железнодорожными переездами.
Вражеская авиация действует все активнее и с каждым днем наглеет. Над нами все время летают "мессеры", и, кажется, одни и те же. Однако, когда дежурная пара самолетов устремляется в их сторону, они исчезают в западном направлении. Видимо, хотят держать нас в постоянном напряжении. И эти пятьдесят минут дежурства на земле кажутся самыми худшими. Ты сидишь в кабине с надетым парашютом, рука лежит на секторе газа, а нервы натянуты как струны. Все время ждешь, не вспыхнет ли сигнальная ракета, не послышится ли гул моторов вражеских самолетов или свист бомб...