И снова в бой

Мероньо Франсиско

– Мы с большим удовольствием выступили бы, но нас плохо поймут, ответил Бонилья.
– По-русски мы говорим еще не очень хорошо.

– Почему не поймут?.. Там, где не хватит слов, поможешь жестами... Вспомни Испанию. Ты ведь сам рассказывал, что с нашими летчиками вы частенько объяснялись жестами... Переводчиков на каждого не было.

– Да... С летчиками мы еще сможем потолковать, с населением... Там будут рабочие...

– Ладно, Паскуаль! Выступишь, только подготовься? Скоро мы выезжаем на митинг, а пока идите все в столовую

и подкрепитесь. Уверен, вы давно ничего не ели.

Услышав про еду, Паскуаль и Бонилья переглянулись и улыбнулись. Вот уже три дня, как они выехали из Москвы и за это время действительно почти ничего не ели. Вместе с другими документами им выдали аттестат на довольствие, но они не знали, как им воспользоваться. Денег у них почти не было: десять рублей - у Паскуаля и пять - у Бонильи. Когда они с поезда пересаживались на пароход, чтобы добраться до Сталинграда, то увидели на пристани старушку, торгующую жареными семечками. За их рубли она отсыпала им в карманы несколько стаканов семечек, которыми они и питались всю дорогу.

Придя в столовую, они буквально с волчьим аппетитом набросилась на борщ и жареную картошку с мясом.

Шел август 1942 года. Враг находился в тридцати - сорока километрах от города, и его авиация, используя свое превосходство в воздухе, преследовала все, что летало в воздухе, двигалось по земле или плыло по воде. "Юнкерсы" то и дело атаковали советские наземные части, которые отважно отстаивали каждую пядь земли. "Хейнкели" бомбили все пути, ведущие к Сталинграду: железную дорогу и сообщение по воде, а "мессершмитты" преследовали наши немногочисленные самолеты, появлявшиеся в воздухе. Повсюду - разрушенные здания, пожары, много убитых и раненых, а также оставшихся без крова людей.

Паскуаль и Бонилья вместе с майором Капустиным и капитанами Козловым и Башкировым отправились в город, чтобы принять участие в митинге на тракторном заводе. Вдруг они увидели на дороге грузовик. Неподалеку еще дымились воронки от бомб. В одной воронке плакали дети. Паскуаль, стиснув зубы, тихо проговорил: "Сволочи фашисты!"

– И куда же вы направлялись?
– громко спросил он детей.

– Мы не знаем... Выехали из детского дома на машине, нас разбомбили немцы, и нашего воспитателя убило, - Кто был у вас воспитателем?

– Феликс Альенде{1}... Там он лежит, мертвый...

– А вы что, испанцы?!

– Да, да, мы испанцы!

У Паскуаля и Доминго от волнения перехватило дыхание. Ведь сначала они подумали, что перед ними грузинские дети: черноволосые, черноглазые и хорошо говорят по-русски. Узнав, что эти ребятишки испанцы, Паскуаль и Доминго обратились к ним на родном языке.

– Как случилось, что его убили?

Дети заговорили все сразу, дополняя и перебивая друг друга. Вот что они рассказали:

– Он увидел... он увидел, что... фашистские самолеты близко, и начал всех нас прятать в эту воронку... На грузовике оставалось только двое

ребят... Да, да!.. Карменсита и Пепито!.. Когда фашисты сбросили первые бомбы... Феликс Альенде побежал туда... к грузовику, но в этот момент недалеко от него разорвалась бомба и грузовик перевернулся... Карменсита и Пепито до сих пор не могут говорить от страха... Их только немного поцарапало, а бедный Альенде заплатил своей жизнью, чтобы спасти их...

Машина не получила существенных повреждений. Ее лишь опрокинуло взрывной волной.

С большим трудом удалось перевернуть грузовик. Пришел в себя чудом оставшийся в живых водитель. Дети, прощаясь, бросились на шею взрослым испанцам, плакали, крепко прижимались к ним. Многие из них были сиротами, а если у кого и остались родители, то сейчас их разделяли тысячи и тысячи километров.

До самого поворота дороги сквозь облака пыли и дыма Паскуаль и Доминго видели, как малыши, усевшись в грузовик, все махали и махали им вслед своими ручонками.

Послышались взрывы.

– Похоже, что бомбят наш аэродром, - проговорил капитан Башкиров, тревожно вглядываясь в небо.

– Надо торопиться, - заметил майор Капустин.
– Мы потеряли много времени и можем опоздать на митинг.

Когда они подъехали к проходной завода, их остановил рабочий с винтовкой в руках.

– Кто вы такие?

– Летчики из семьсот восемьдесят восьмого полка.

– У вас есть пропуск для входа на завод?

– Только устное приглашение секретаря партийного комитета.

– Подождите здесь.

Дежурный снял трубку одного из телефонных аппаратов, висевших на стене, набрал номер из трех цифр, и слушал, набрал номер еще раз, но никто не отвечал.

– Наверняка опять повредили провод... Только что бомбили, - сказал дежурный, ни к кому не обращаясь.

– Попробуйте позвонить по другому, - посоветовал Башкиров.

– Ничего не выйдет. Эти не работают со вчерашнего дня. Сейчас налаживаем аварийную связь, но она еще не готова.

В это время мимо проходил какой-то рабочий.

– Послушай, Антонов!.. Проводи этих товарищей в клуб к секретарю партийного комитета.

Рабочий вел их молча. Он хорошо ориентировался в лабиринте из обрушившихся от бомбежки стен и среди куч искореженного железа. Только иногда он предупреждал:

– Осторожно, здесь яма!.. Нагните голову. Это - труба с горячей водой.

У сопровождавшего летчиков рабочего был очень усталый вид, изможденное лицо, запавшие щеки, но взгляд оставался уверенным. По его виду трудно было определить, сколько ему лет. Скорее всего, это был человек пожилого возраста. Сказывалась также работа и днем и ночью под непрерывной бомбежкой. На нем были промасленный до блеска ватник, черная рубашка и запыленные темные брюки, когда-то защитного цвета, заправленные в стоптанные сапоги. На ватнике - большое, затертое пятно крови: видимо, он вынимал из-под развалин цеха раненого товарища...