И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

Багдерина Светлана Анатольевна

 - Да, — с различной степенью энтузиазма и осмысленности донеслось до нее со всех концов комнаты.

 Царевна удовлетворенно кивнула.

 - Тогда слухайте сюды, уважаемые духи и призраки…

 

 

 

 Стражник Тычок медленной поступью патрулировал длинный узкий коридор пятого этажа южного крыла, уставленный строительными лесами, корытами с раствором и ведрами с побелкой так, что и самый коварный враг не смог бы выдумать коварнее. Он лавировал при свете далеких факелов между препятствиями, каждое из которых было готово уронить его, обрушиться

ему на голову или облить его при малейшей оплошности, осторожно маневрируя алебардой. Патрулировать все коридоры замка по ночам было традицией, обросшей бородой, и если патрулю доставался тихий, позабытый–позаброшеный коридор где–нибудь в редко посещаемом крыле, то часы смены протекали не так уж скучно. Можно было поболтать между собой, обменяться новостями, анекдотами и последними сплетнями, или даже поиграть на ходу в кости, если товарищ попадался азартный… Но, увы, не в эти дни. В связи с подготовкой к войне с каким–то там Тьмутараканьем, или Лукоморьем, что вовсе без разницы, царь перевел половину личного состава стражи замка в действующие войска, и на ночное дежурство стало заступать ровно в два раза меньше солдат. В его случае — он один.

 Вот и сейчас Тычок, позевывая изредка во всю собачью пасть, совсем не строевым шагом огибал раздражающие с каждым проходом все больше препятствия и от скуки считал шаги.

 До четырех часов — времени окончания его караула — оставалось пять минут.

 Уже совсем скоро в казарму и на боковую.

 Вот пройти коридор еще два раза из конца в конец — и все…

 От этого корыта до того — пять шагов.

 Топ. Топ. Топ. Топ. Топ.

 От этого корыта до той бочки — семь шагов.

 Топ. Топ. Топ…

 Топ–топ. Топ–топ. Топ–топ…

 Сердце стражника испуганно замерло, пропустив такт.

 Кто там?..

 Он неслышно — чтобы избежать «топа», остановился и прислушался.

 Тишина.

 Оглянулся — никого. Только тени мирно подрагивали в неровном неярком свете усердно коптящих факелов.

 «Показалось," — облегченно соврал он себе, и сердце, спеша наверстать упущенное, торопливо принялось за работу. — «Это эхо. Простое эхо».

 Следующий его шаг отозвался тройным топом.

 Тычок подпрыгнул, как ужаленный, обернулся с алебардой наперевес, яростно ткнул перед собой наугад несколько раз…

 Никого.

 Лишь, тихо потрескивая, догорали факелы.

 Которые скоро нужно будет менять.

 В пятидесяти шагах друг от друга. Целая бесконечность. И он посредине.

 Скорей вперед!..

 Тихонько заскрипели под тяжестью невидимки за спиной леса в самой густой тени.

 - Кто там?!..

 Скр–рып.

 Скр–рып.

 Скрып–скрып–скрып.

 «Впрочем, если разобраться, что мне в той стороне делать? Я там уже много раз был. Там все в порядке. Мне там ничего не надо. Я могу вернуться…»

 Факел в спокойном еще конце коридора внезапно погас, как будто его накрыли ведром.

 В гостеприимной еще секунду назад стороне мгновенно воцарились зловещая тишина и угрожающая темнота.

 Затравленно озираясь по сторонам и пятясь, стражник стал прокладывать себе путь к спасению.

Туда, где горел еще факел. И еще один — далеко впереди. И еще…

 Держа алебарду наготове и стиснув зубы так, что челюсти свело, он поднырнул под эти треклятые леса…

 И ощутил, что за шиворот ему капает и медленно стекает по спине нечто вязкое и холодное.

 Впереди погас ближайший факел.

 «СКР–РЫП," — раздалось совсем рядом с его ухом, и чье–то ледяное дыхание обожгло ему пылающую щеку.

 - А–а–а–а–а–а–а–а–а!!!!!!!!…

 Позабыв об осторожности, Тычок, как раненый лось, ломанулся вперед, круша и ломая на своем пути все, за что цеплялась его алебарда. Бросить ее ему, во–первых, не приходило в голову, а во–вторых, если бы даже и захотел, то не смог: судорога свела пальцы так, что отделить его от алебарды можно было бы только оторвав ему обе руки.

 Обрушились леса, вылив из тазиков на обезумевшего караульщика всю палитру неиспользованных днем красок.

 Разлетелись испуганными цаплями по коридору валики для побелки.

 Заполошно грохоча, разбежались из–под ног ведра.

 Не успело убраться с дороги и было растоптано корыто с известкой.

 Испустив на прощанье облако гипса, пал пронзенный алебардой мешок у стены.

 Так и не оказав достойного сопротивления, отлетела с дороги бочка с водой, едва успев окатить недруга.

 - А–а–а–а–а!!!.. Бац!!! Хлоп!!! Шмяк!!! Бам!!! Тарар–рах!!! Бумс–бумс–бумс–бумс!!! А–а–а–а–а–а–а–а–а!!!!!!.. — неслось взбесившимся горным потоком по коридорам, этажам и крыльям дворца, собирая по пути ручейки испуга и речки паники:

 - Что случилось?!.. Что происходит?!..

 - Тревога!!!..

 - На нас напали!!!..

 - Пожар!!!..

 - Помогите!!!..

 - Горим!!!..

 - Замок штурмуют!!!..

 - Спасайся, кто может!!!..

 - Враг наступает!!!..

 - Пожа–а–ар!!!..

 - Спасите!!!..

 - Защищайтесь, кто может!!!..

 - Стра–а–а–ажа!!!..

 - А–а–а–а–а–а–а–а!!!!!!..

 Никем не услышанные в общем шуме и реве часы пунктуально и равнодушно пробили четыре.

 Разбираться, успокаиваться и расходиться по квартирам хватило до шести.

 Первое членораздельное слово от караульного добились только к восьми.

 И слово это, за несколько минут облетевшее весь замок, было: «П–ПРИЗРАКИ».

 

 

 

 Третий помощник первого советника присутствовал при этом.

 Вооруженный строгим наказом своего патрона пресекать нелепые слухи и панику, он, как только услышал это слово из трясущихся уст в одночасье поседевшего и сраженного заиканием стражника, совершенно точно понял, что призраки — это нехорошо. Призраки — это страх. Призраки — это паника. Призраки — это нелепые слухи. Которые нужно пресекать.

 И поэтому, важно надув впалые щеки и нахмурив брови, он сморщил нос в презрительном: «Вранье».

 - Как это — вранье?! — подскочили к нему караульные, находившиеся в эту ночь на страже в одном крыла с потерпевшим, и поэтому имевшие возможность слышать всю гамму охвативших их товарища чувств из первых уст.