И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
- Извините, ваше величество, я просто сплю на ходу. Сегодня ваши демоны опять устроили среди ночи такой тарарам… А я ведь девушка слабая, впечатлительная, душевная организация у меня тоньше паутинки. Если меня разбудить часа в три–четыре, я до семи не могу потом заснуть. Все лежу потом и страдаю, страдаю, страдаю…
- Ох, простите… — смутился Костей и огляделся по сторонам в поисках кого–то. Но, судя по всему, к этого кого–та счастью его тут не случилось, и царь, угрюмо нахмурившись, продолжил уже снова обращаясь к Серафиме. — Я, вообще–то, еще вчера поручил заняться этим первому советнику Маслёнку, и если он
- Хорошо, что это теперь будет портить его, а не мой сон, — отстраненно улыбнулась царевна и повернулась к карете. — А, кстати, на случай, если в пути случится что–нибудь непредвиденное, вы обещаете следить за моим передвижением при помощи ваших удивительных тарелок? Я могу на вас рассчитывать?
Если бы это было возможно, Костей бы помрачнел еще больше.
- Увы, вам придется целиком положиться на штандарт–полковника Атаса и его отряд. После недавнего пожара тарелок в замке не осталось ни одной. Проклятые… демоны. Но если что, он сможет сообщить мне любую новость. Главное Зоркое Зеркало в тот злосчастный вечер Кирдык забрал себе в башню. Хоть какая–то от него на последок вышла польза…
- И там, в этом зорком зеркале, можно увидеть любого человека по вашему желанию? — невинно поинтересовалась Серафима.
- Нет, только того, у кого есть Малое Зоркое Зеркало. И кто знает магический пароль. Волшебное слово, если вам будет угодно.
- Не прибегайте к профанации для просвещения дилетантов, ваше величество, — очаровательно улыбнулась царевна. — Вы меня и так порадовали. Теперь я чувствую себя гораздо спокойнее и увереннее. До свидания, ваше величество. Что–то я и так здесь подзадержалась. Мне пора.
Если Костей рассчитывал на поцелуй, на дружеское объятие, или хотя бы на формальное «спасибо» за хлеб — за соль, то он жестоко просчитался.
Небрежно махнув на прощанье ручкой, а, может, просто отгоняя туповатую осеннюю муху, Серафима легко запрыгнула в карету, где ее уже ожидала Находка, захлопнула дверцу и звонко, на весь двор крикнула кучеру–умруну: «Тр–рогай!..»
Щелкнул в воздухе кнут, и карета, отягощенная двумя сундуками с предметами первой необходимости, грузно переваливаясь и перестукиваясь колесами на мокрых от утреннего дождя булыжниках, покатилась к воротам. За ней, как будто спохватившись, поспешили с грохотом и звоном телега с припасами, еще тремя сундуками, палатками и поваренком, пеший отряд умрунов — две беды, два конных сержанта и сам закованный в черные латы и мучимый после недавней казни своего военачальника дурными предчувствиями [3] штандарт–полковник на лихом коне.
Как и описала Змиулания, дорога из замка в горы была одна, зато извилистая и колдобистая, а чтобы раскиснуть, ей и в лучшие–то времена не требовался дождь — было достаточно его предвкушения.
Весь день тридцати умрунам находилась работа — толкать телегу, тянуть карету, тянуть телегу, толкать карету, нести на руках телегу, нести на руках карету, нести на закорках сержантов и полковника, тащить лошадей, от усталости позабывших свое отвращение и недоверие к «беспокойникам» Костея, и иногда у Серафимы создавалось впечатление, что запряги они изначально в карету не четверку лошадей, а четверку умрунов, к вечеру они бы продвинулись гораздо дальше.
В трудах
Поваренок Саёк развел костер и стал готовить ужин для своей повелительницы, ее горничной и господ офицеров, четверо умрунов заняли посты по четырем углам кареты (к облегчению царевны, наружным), а Серафима и Находка смогли, наконец, отдохнуть и прийти в себя после дневной тряски и качки — ходить в ногу по осенней распутице не получалось даже у не знающих усталости гвардейцев.
- Ничего, ваше царственное величество, потерпите еще денек, — приговаривала Находка, расстилая белую салфетку на откидном столике на стенке кареты. — Послезавтра, батюшка–Октябрь поможет, начнется спуск, дорога будет поровнее да посуше.
- А ты откуда знаешь? — устало удивилась царевна, зажигая светильник.
- Так ведь наши–то края начнутся, октябрьские, — в первый раз за несколько дней улыбнулась служанка.
- Да нет, я не о краях. Я о том, что сухо там будет. Ты ж там уж сколько лет, как не была? Откуда тебе знать, был там дождь, или не было?
- Так там уж ручьи да речушки начнутся — притоки Октября, а уж где его вода, там наш Октябрь–батюшка хозяин, — блаженно улыбаясь, заговорила Находка, и глаза ее впервые за долгое время по–настоящему ожили. — А он осенью спать собирается, лишнюю воду не любит, вот тучи дождевые от своих–то притоков и отводит. Сухая у нас осень бывает. Зато зимы снежные. Потому что по весне он как просыпается, как потягивается — все низиночки позаливает, все овражки позатапливает! А уж как вода сойдет, травы расти начинают — ох, благодать!..
В крышу кареты деликатно постучали первые капли зарождающегося дождя.
- Благодать, благодать, только суха не видать, — пробурчала Серафима и тайком, пока Находка не видит, достала из коробочки кольцо с кошкой.
Наступила пора проверить расположение диспозиции на предмет необъективного оставления объекта, как, наверное, выразился бы по этому поводу генерал Кирдык.
Через десять минут Серафима под причитания Находки вернулась в карету слегка промокшая, изрядно грязная и серьезно сердитая. Диспозиция к оставлению объекта, увы, не располагала: ни вскарабкаться наверх, ни спуститься вниз по склону, не сломав себе при этом в лучшем случае шею, было невозможно.
В худшем случае сломано могло быть все, кроме шеи.
К тому же, четверка умрунов, неотступно, на расстоянии пяти шагов следующая за ней как нитка за иголкой, к таким упражнениям отнеслась бы, что–то подсказывало царевне, не очень положительно.
Если завтра в пейзаже ничего не изменится, то о побеге нечего и думать.
И она, скрипя зубами, смирилась и стала ждать послезавтра.
На обещанное послезавтра к обеду, к удивлению всех, кроме Находки, дорога пошла вниз более полого, грязь на ней незаметно превратилась в серую пыль и камни, а тучи, несмотря на порывистый попутный ветер, остались недовольно, но покорно висеть за спиной, как воспитанные дворовые псы, не решаясь пересечь некую невидимую границу, за которой начинаются хозяйские хоромы.