И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

Багдерина Светлана Анатольевна

 - Истину глаголешь, царь–батюшка, — прогудел Никодим по инерции на старолукоморском. — И если будет мне от тебя доверие, я самолично впереди на белом коне с мечом в руках, как все Труворовичи — верные государевы слуги — до меня, дружины наши на смертный бой поведу.

 - Самолично, говоришь… — Симеон сдвинул корону набекрень и почесал за левым ухом. — А тебя не смущает, что у нас войска в десять раз меньше, чем у Костея?

 - Зато через свою отвагу и любовь к Лукоморью–батюшке любой из них в сече за пятерых сойдет!

 Царь

с сомнением уставился на карту, повернул голову и так, и эдак, рассматривая иероглифы военного искусства, и, наконец, медленно опустил голову на грудь.

 Авторы плана — бояре Демьян, Евсей, Никифор и Феофан во главе с небезызвестным уже Никодимом предпочли расценить этот жест как кивок согласия и оживленно загомонили, поздравляя друг друга с первой победой.

 Ну, что ж… План твой, по–моему, хорош… — все еще не решаясь высказать окончательное одобрение и тем подписать себе приговор в истории, не спеша проговорил Симеон и обвел близоруким взглядом военный совет, подолгу останавливаясь на каждом, словно ожидал увидеть кого–то, и никак не мог его найти среди знакомых лиц. — И если возражений ни у кого не будет…

 Бояре, не вовлеченные в разработку плана, снова переглянулись и пожали плечами: какие уж тут возражения. План, конечно, не без греха, но другого за три дня и не придумаешь, время не ждет, и не на священную же лукоморскую землю костееву орду пускать!.. Тем более что если что — вот они, авторы–полководцы, их и побьем всем миром, ежели живы останутся…

 - Не будет у нас возражений супротив плана Никодима Ивановича, царь–батюшка, — изрек один за всех самый старый боярин Анисим.

 - Значит, будем считать, что план мы твой, боярин Никодим…

 - Погодим принимать!..

 Двери палаты совещаний с грохотом распахнулись, и под древние своды ввалилась топорщащаяся и яростно хрустящая куча огромных свитков, рулонов, кипа фолиантов и гора рукописей и решительной поступью двинулась к столу.

 Наткнувшись на него, передвижной букинистический магазин, поглотивший ранее лавку культтоваров, остановился, из бумажно–пергаментных дебрей выросла рука, ощупала покрытую картой боярина Никодима столешницу, и ворох секретных материалов обрушился перед носом изумленных бояр, растекаясь по столу бело–желтой шуршащей рекой.

 А во главе стола, напротив царя, осталась стоять длинная худая фигура в зеленом бархатном кафтане с измазанной разноцветными чернилами физиономией и с пучком пестрых перьев за оттопыренными ушами.

 - О!.. Чингачгук — Большой Змей!.. — вырвалось у кого–то, и оборонное командование грохнуло смехом.

 - Граненыч… — с облегчением вздохнул и позволил себе улыбнуться Симеон. — А мы тебя потеряли…

 - Ага, потеряли…

 Сумрачный взгляд Никодима недвусмысленно говорил то, что поостереглись сказать благоразумные губы: «Плохо потеряли, надо было лучше».

 - Ты, кажется, что–то приготовил нам показать,

Граненыч? — с любопытством и надеждой привстал со своего трона царь и потянулся к подкатившемуся чуть не к его груди исписанному с обеих сторон свитку.

 - А чего там показывать, — презрительно пробасил Никодим, брезгливо отодвигая от себя ветхий том в порыжевшем от времени потертом кожаном переплете, — опоздал ты, Митрофан, со своей макулатурой. План кампании мы только что приняли.

 - Лукавишь, боярин, — строго погрозил Никодиму Митроха тощим узловатым пальцем. — Али боишься, что лучшее враг хорошему?

 Оставив Никодима со сведенными к переносице глазами размышлять над афоризмом фельдмаршала Блицкригера, бывший истопник проворно навел порядок на поле бумажного боя, раскатал и прижал по углам книжками карты, расправил схемы, развернул таблицы, извлек из–за пояса засунутую в пустые ножны указку и солидно откашлялся в кулак.

 - Начать я хочу с того, царь–батюшка и господа думные бояре, что видел я план вот этого вот… — он прервал речь, чтобы коротко кивнуть в сторону наливающегося пунцовой краской Никодима, — боярина… и признаю его хорошим…

 Недоуменное бормотание пронеслось по рядам собравшихся.

 - …если бы не несколько ма–ахоньких шероховатостей.

 - И каких же? — стрельнув на поражение глазами сквозь прищуренные веки–бойницы, с подозрением поинтересовался Демьян.

 - Махоньких, говорю же, — с доброй укоризной, как терпеливый учитель на невнимательного школяра, глянул на него Митроха. — Вот, к примеру. Граница с Сабрумайским княжеством проходит у нас по Бабушкиному лесу. Лес их, а поля уже наши. Боярин Никодим и иже с ним предлагают встретить костеево войско в чистом поле лоб в лоб, и говорит, что один лукоморский ратник пятерых костеевых стоит.

 - А ты что ж, Митрофан, в нашего лукоморского солдата не веришь? — испытующе прищурился боярин Никифор. — Что он любого врага побьет?

 - А я вот тебе, боярин, встречный вопрос задам, — продирижировал указательным пальцем перед носом обиженного боярина Граненыч. — Ты у нас фигурой не слабый, ведь так?

 - Да уж не обойден, — не догадываясь, к чему клонит оппонент, уклончиво, но гордо ответил тот.

 - Так вот, ежели на тебя сейчас пятеро амбалов навалится, таких же, как ты, сбоку, сзади, со всех сторон одновременно, побьешь ты их?

 - Н–ну… — неуверенно замычал Никодим.

 - А ежели в их пользу еще колдун пошепчет?

 - Н–ну–у–у… — мычание сошло на нет.

 - А ведь я в тебя верил, — разочаровано вздохнул и поджал губы Митроха и шутовски подмигнул царю.

 - Да я костьми лягу!.. — поняв, к чему идет дело, взвился Никодим, но Граненыч оперся о столешницу обеими руками и подался ему навстречу.

 - А какая нам будет польза с твоих костей, боярин, ежели враг по ним к беззащитным землям да к столице вприскочку пойдет, а?