И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
- Стоп, — Костей, уже не обращая внимания на Кирдыка, продолжил разговор с самим собой. Где еще в его царстве возьмешь умного человека? — А, может, послать за ними… Хотя, нет… Она тоже нужна здесь.
И он вперился буравящим насквозь безумным взглядом в генерала:
- Будь настороже двадцать четыре… нет, сорок восемь часов в сутки, Кирдык, если не хочешь последовать за своим бывшим командиром. Не спускай глаз. У них нет другого выхода. Им нужен я. И они вернутся.
Не известно, как насчет деда Зимаря и Иванушки, но Агафону царь Костей был не нужен.
Ему
Но и его не было, и пришлось бедному магу прострадать до утра, а потом еще несколько часов, пока Масдай не заметил тоненький ручеек среди камней и не объявил привал.
И когда чародей привел, наконец, в порядок свои многострадальные очи, а дед Зимарь набрал последних в сезоне, по его словам, грибов и насадил их на прутики жарить на разведенном Иванушкой костре, смогли они с ковром приступить с чувством, с толком, с расстановкой к объяснению своего необъяснимого с первого взгляда появление в ночи.
Все было предельно просто.
Двое гвардейцев из самой первой виденной Иваном и Агафоном беды получили приказ найти большой ковер своих жертв и выполнили его.
К своим они присоединились только в пещере, где на следующий день после сражения в горах готовились отбыть в столицу царства Костей умруны с пленниками. Тут же, не дав сойти с трофейного ковра, лейтенант Орел дал им еще одного умруна и приказал вернуться в ту деревню, где был оставлен на попечение крестьянина дед Зимарь, чтобы забрать его и передать и ковер, и старика лично ему, Орлу.
В полубессознательном состоянии хозяин вытащил старика во двор и передал с рук на руки умрунам.
Но случилось непредвиденное — или ожидаемое, для кого как: дед, только почуяв ненавистный запах, сразу выздоровел.
Разметав клочки умрунов по двору, Зимарь (правда, приняв человеческий облик) накинулся на хозяина и стал спрашивать, где чародей и лукоморский царевич.
И тут в разговор вступил висевший рядом на заборе Масдай.
Как ни торопились, к замку Костея они смогли долететь только глубоко за полночь. Остальное оказалось делом техники: волшебный ковер с возрастом и опытом Масдая мог чувствовать присутствие хозяина в радиусе ста метров, если провел с ним до этого хотя бы месяц.
Окончание этой истории приятели знали.
- Кушать–угощаться подано, баре–бояре, — как раз признал и готовность своего лесного блюда дед Зимарь.
- А ты точно знаешь, что эти грибы съедобные? — уже истекая слюной от одного запаха, облизнулся волшебник, радостно потер руки и выбрал прут с грибами покрупнее.
- Ты ешь, ешь, — ласково улыбнулся ему старик. — Заодно и проверим.
Агафон скроил кислую мину, но потом усмехнулся и принялся за еду:
- После замка Костея мне уже ничего не страшно. Даже мухоморы.
- Кстати, ты нам хотел объяснить три вещи, — к слову вспомнил Иванушка.
- Хотел — объясню, — безрадостно вздохнув, не стал отпираться маг. — Если после ваших грибов жив останусь…
История Агафона проливала свет на многое, но отнюдь не на все. Иванушку же она возмутила до глубины его бездонной лукоморской души, и если бы не поиски его дражайшей супруги,
Друзья затоптали костер, погрузились на Масдая и тронулись в путь, к своей цели — Красной Горной стране, малонаселенной и еще меньше изученной иностранцами стране рудокопов.
Велика ли была территория этой страны или мала, не знал никто, и в первую очередь сами ее обитатели — атланы. Города их, выросшие вокруг шахт, были разбросаны в основном в предгорьях. Там добывалась железная и медная руда, туда вели караванные пути — посуху и по реке, приносившие в страну продукты, ткани и прочие товары, бывшие редкостью в стране, и уносившие прекрасные изделия из металлов и просто болванки. Вся жизнь кипела и развивалась только там. Горы для шахтеров были загадкой, тайной, легендой, покрытой не столько мраком, сколько редкой растительностью, горными козами и орлиными гнездами и рассказанной на ночь неудачниками, которым не нашлось места в шахте по возрасту или инвалидности — охотниками.
Но даже охотники, которых им удавалось разыскать и расспросить о логове Змея, смотрели на них как на больных.
Или на покойников.
Или даже на больных покойников — со страхом, жалостью и желанием отойти подальше как можно скорее.
Проводить их вызвался только один человек, и то взяв с них слово, что они оставят его в километре от логова, а все их пожитки, оставшиеся после общения со Змеем, перейдут к нему на вечную память о безрассудных авантюристах, не внимавших чужим советам.
И вот настал «Час Хэ», как прочел когда–то в одной из книг о приключениях и подвигах царевич, час отмщения и расплаты.
Высадив сердечно и навечно попрощавшегося со всеми ними охотника на соседней вершине — чтоб хорошо было видно, как договаривались, отряд спасения царевны от Змея спешился перед логовищем поганого чудища, приготовился — кто и как мог — к смертельной битве, и Иван, кипя благородным гневом, выкрикнул дрожащим от ярости голосом вызов:
- Выходи, страшилище окаянное, на честный бой! Пришла смерть твоя, мерзкая рептилия! Отдавай нам украденную тобой царевну Серафиму подобру–поздорову! А не то мой меч — твои головы с плеч!..
В глубине черной исполинской норы завозилось, закряхтело, дохнуло пламенем, земля содрогнулась, и на угасающий предзакатный свет божий показались три громадные башки цвета хаки.
Дед Зимарь за камнем над входом в пещеру, куда приказал ему скрыться Иван, соврав, что там он и Масдай будут нужнее, изо всех сил стал думать об умрунах, надеясь все же превратиться сам в чудовище и хоть как–то помочь свои добрым молодцам.
Агафон, бросив прощальный взгляд на шпаргалку, занес руки для заклинания громадной поражающей силы (если получится), а Иванушка, с мечом наголо, отважно шагнул навстречу надвигающемуся огненному зубасто–когтястому ужасу.