И телом, и душой
Шрифт:
— Мне не холодно, — солгала она тихо.
— Меня-то можешь не обманывать! — сказал Макс, сделав шаг по направлению к ней.
Лена сжала руки в кулаки.
— Тогда и ты меня тоже! — выпалила она, не задумываясь, наливая кофе в чашку.
Макс резко остановился.
— О чем ты?
Может быть, ему когда-нибудь надоест издеваться над ней?! Хотя бы когда-нибудь!
— О том, что ты был вовсе не на работе! — Лена резко повернулась к нему и, едва не задохнувшись от полыхавшего синим пламенем взгляда, поставила чашку на стол — Твой кофе, — повернувшись к нему спиной, она налила
— С чего ты это взяла?
Он стоял за ее спиной. Она это чувствовала. Чувствовала каждой клеточкой трепещущего тела и каждым ударом взбунтовавшегося сердца. Она не могла ничего с этим поделать, но всю ее словно бы выворачивало наизнанку, когда он был рядом! Оголяя все ее чувства. Все ее желания.
Еще мгновение и он обнял ее сзади за талию, прижимая к себе. Уткнувшись носом ей в шею, проводя по ней губами, вызывая нервную дрожь в теле.
— Ты говоришь глупости, — прошептал он ей на ухо, задевая губами мочку уха и прикусывая ее зубами.
Лена сжалась. Руки затряслись, и она отставила чашку с кофе в сторону.
Его руки двинулись вверх, нежными движениями касаясь шелка ночной сорочки.
— Я обожаю эту сорочку, — прошептал он, двигаясь губами к плечу, в то время как его пальцы, добравшись до бретелек, потянули их вниз.
Другой рукой он уже захватил ее грудь, сжимая пальцами ставшие напряженными соски-горошинки.
Лена застонала и откинула голову назад, предоставляя мужу доступ к шее, чем он тут же воспользовался, вновь и вновь пробегая губами по ней вверх и вниз, покусывая и тут же языком зализывая укусы. Его пальцы спустили сорочку вниз, и та проворно слетела с тонкого тела, обнажив его.
Лена вцепилась пальцами в кухонный стол. Она чувствовала, что Макс готов, чтоб взять ее, его плоть упиралась ей в попку. Она ощущала ее даже сквозь ткань джинсов и тонкое кружево трусиков.
Она уже теряла над собой контроль. Уже теряла!
Черт, как ему удается разжечь ее за несколько минут?! Секунд?!
Она сжала зубы и прикусила губу, чтобы не закричать, когда одна его рука сжала грудь, теребя разгоряченные соски, а другая двинулась вниз, дотрагиваясь до развилки между ногами.
— Ты влажная для меня… — с благоговением прошептал Макс ей на ухо. — Очень влажная, — его рука проникла под кружево трусиков, захватив в плен ее плоть, теребя ее пальцами, один палец проник внутрь, заставив Лену вскрикнуть.
— Да, моя милая, — прошептал он надрывно и хрипло, проникая в нее пальцами вновь и вновь, поглаживая и лаская. — Кричи для меня, кричи…
И Лена закричала не в силах сдержаться, когда ко второму пальцу присоединился еще один, проворно проникнув внутрь и сводя с ума своими круговыми движениями
— Ты моя хорошая, — не переставая, причитал Макс, касаясь губами ее шеи, захватывая ими мочку уха и языком проникая в ушную раковину. — Моя самая хорошая…
Его рука, оторвавшись на мгновение от сосков, спустилась вниз, к талии, потянула за трусики, и те подались вниз, обнажая ее самое заветное местечко
Лена царапнула ногтями кухонный стол, словно в нем пытаясь найти опору, чтобы устоять на ногах, откинулась на Макса, и застонала громче, ощутив обнаженной кожей его восставшей плоти, готовой к тому, чтобы
— Сделай так еще раз, милая… — попросил Макс хрипло, не прекращая круговым движений внутри нее. — Сделай так для меня…
Лена замотала головой, ударяясь ею об его плечо, лаская шелковой вуалью своих волос, наполнявших его легкие приятным запахом свежих яблок. И закричала. Громко, неистово, безудержно. А потом толкнулась на кухонный стол вслед за Максом, и выдохнула с болью в голосе:
— Я ненавижу тебя…
Макс тяжело задышал ей в волосы, щекоча своим дыханием затылок.
— Я знаю, — прошептал он в ответ, поворачивая ее к себе лицом и стягивая с бедер джинсы, и глядя в ее темно-карие затуманенные страстью глаза, выдохнул: — Но любишь все равно сильнее, чем ненавидишь…
Он был прав. Черт возьми, он был прав!
Лена застонала, почувствовав у себя между ног пульсацию его плоти. И дикое, нестерпимое, первобытное желание, чтобы он наполнил ее ею. До отказа. Она нуждалась в этом сейчас. Немедленно!
И он исполнил ее желание.
Свободной рукой убрал со стола все, что там находилось, включая и чашку кофе, подсадил Лену на него, резким движением раздвинул ей бедра и навалился на нее всем телом, стремительно врываясь в ее глубину и сладость.
Они вскрикнули одновременно от этого погружения. Лена сцепила ноги у него за спиной. Макс подхватил ее за попку, приподнимая над столом, сильнее, глубже погружаясь в нее, испивая драгоценный нектар ее сущности. Снова и снова врываясь в нее, выходя на мгновение, и снова погружаясь, еще глубже, если это вообще было возможно. Лена сжимала его плечи руками, прижимая к себе, царапая кожу, тяжело и часто дыша, и даже не пытаясь мыслить о чем-либо.
Макс сцепил свои руки на ее талии, словно пригвождая к месту, фиксируя положения тела, задвигался вновь. Еще и еще. Еще раз… И еще… В глазах что-то вспыхнуло, подобное взрыву, засияло, засветилось в сизой дымке. Он видел лицо Лены с выражением наслаждения в полуоткрытых глазах, ее сцепленные губы вдруг разомкнулись, издавая первобытный стон, и он тоже застонал, вторя ей. Яркие пятна поплыли перед глазами. Он толкнулся в жену еще раз и замер.
Сердце почти остановилось. Дрожь по телу, дрожь внутри. Сладость, разлившаяся по венам. Яркая вспышка, ослепившая его, и долгожданный крик первозданного наслаждения.
Таким было его удовлетворение.
Макс спал. А Лена смотрела на то, как он спит.
Самый красивый мужчина на свете.
Во сне он выглядел спокойным и беззаботным, умиротворенным и словно бы… тихим, обретшим нечто, что давно искал. Темные волосы немного отросли, челка почти касается век, прикрывая ресницы, губы не сжаты в плотную линию, а слегка приоткрыты, сквозь них прорывается его дыхание, а на щеках виднеется уже заметная щетина.
Он выглядел так, словно никакие заботы мира его не тревожат. Словно нет проблем. Нет непонимания и недомолвок в их жизни. Нет всего того, что стоит между ними много лет. Стоит… или ходит вокруг них, сжимаясь с каждым годом все плотнее и плотнее, окутывая их сетями, сжимая в тугое горячее кольцо, и не давая права вырваться из этого круга.