И тогда случится чудо
Шрифт:
Вспомним фразу В. Высоцкого:
Я дышу, и значит – я люблю!
Я люблю, и значит – я живу!
Все мы знаем, что когда у человека проблемы с дыханием, ему тяжко, и в таком случае мы говорим – задыхается. Дышать можно только свободной грудью, а значит,
любовь – это свобода.
Вы понимаете, что я говорю не о вседозволенности и безответственности – это-то как раз таки и несвобода . Я говорю о Свободе как альтернативе насилию, альтернативе страху и альтернативе любому проявлению « плебейства », проявлению рабства .
Знаете, есть аристократы Духа, а есть духовные плебеи,
У Гийома Аполлинера есть такие строки:
Блохи, друзья и любовницы даже
С нами жестоки – они нас любят,
А если Вас любят, будьте на страже:
Любимых кусают, любимых губят.
И как же больно бывает, когда любви и любимых надо бояться!
Об этом следующая грустная история.
Если мы вернемся к началу нашего разговора, то вспомним, что повествование началось с того момента, когда еще
«Не жизнь, а лишь завязь жизни завязана узелком…»
Дмитрий Кедрин , «Беседа».
То есть мы говорили о самом начале о беременности. Но вот уже ребенок родился, уже его все любят, все заботятся о нем, оберегают и охраняют, забегая все дороги. Именно так было в одной семье, где родилась долгожданная и любимая девочка. Назвали девочку Верой, и росла она, окруженная заботой и обожанием. Это была послушная, разумная девочка, тоже любившая всех членов своей семьи. Как-то само собой получилось, что взрослые (с ее точки зрения) были правы просто потому, что были взрослыми, а мама была для нее просто «истиной в последней инстанции».
Представляю себе, как многие мамы, читающие эти строчки, сейчас думают: «Ну надо же, бывает у кого-то такое счастье!» Да, безусловно, замечательно, если у ребенка есть авторитеты. (В наше время это большая редкость). Тем более замечательно, если этим авторитетом являются родители, а не сомнительные подружки или неведомые друзья.
Мы с вами говорили о маятнике, о его амплитуде (и этот образ всегда должен быть перед глазами, потому что это – образ равновесия: «правое» равно «левому»).
И в данном примере авторитет родителей должен был быть равным девочкиному умению самостоятельно мыслить и принимать решения, умению отвечать за свои решения и поступки. Но как раз вот этого-то равновесия и не было, а было только слепое послушание и подчинение.
Но самое грустное заключалось в том, что это устраивало взрослых. Это не вызывало у них тревоги, не заставляло как-то менять стиль общения с ребенком, наоборот, они радовались сложившемуся порядку и были убеждены в своей правоте. Естественно, что долго так продолжаться не могло. Наступал «переходный» возраст со всеми вытекающими последствиями.
Возраст шестнадцать-семнадцать лет называется «периодом обрывания корней». Выражение, естественно, образное. Юному существу хочется свободы. Это не значит, что ребёнок действительно оборвет корни и… поминай, как звали! Нет, ему надо попробовать вкус свободы и наполучать шишек. Кстати, «чувство свободы» – очень сладкое и желанное состояние, но и очень коварное, потому что подростку не всегда (а может, всегда – не) ясно, что с этой свободой делать! Естественно, к этому возрасту человеку должно быть понятно, что свобода – это не вседозволенность , что свобода – это ответственность , что свобода – это уважение к личности . Но так случилось, что в семье Веры очень боялись «вседозволенности», а «ответственность» считали привилегией взрослых людей и не очень хотели, чтобы в эту категорию взрослых попала их любимая Верочка. Боялись этого, потому что «Верочка может попасть в дурную компанию, Верочка может совершить какой-нибудь необдуманный поступок». Короче говоря, за Верочку боялись . Но ведь если боялись,
А то, что недоверие исключает уважение, в голову никому не приходило.
Все это искренне называлось – «Любим! Мы ее очень любим!»
Когда Верочка поняла, что она давно уже живет в клетке, во вполне комфортной, удобной, уютной, но все-таки клетке , ей, само собой, захотелось из нее выбраться. К этому решению ее подтолкнули бесконечное папино «нельзя» и мамино «мне бы не хотелось» или их дуэт «ты же знаешь, как мы будем волноваться». Она не могла пойти к подруге на день рождения («Боже мой, как же ты вечером будешь возвращаться?»), поехать с классом на экскурсию в Питер («Мы будущим летом поедем все вместе»). А уж о дискотеках и прочих подобных развлечениях не стоило даже заикаться. Душа Веры искала выход. И он был найден: дневник . Вера стала вести дневник, на страницах которого жили ее мечты, ее сомнения и размышления. А размышлять было о чем – она с недоумением, а потом и с ужасом наблюдала за тем, как, словно затухающее пламя костра, обнажающее черные головешки, меркнет ее любовь к родителям, к дорогим ей людям. И вместо привычного чувства близости приходит глухое раздражение. Ей было больно от этого, хотелось поделиться с кем-нибудь. Рассказывать об этом вслух было как-то стыдно, и она доверяла свою боль и сомнения бумаге. Но вскоре она лишилась и этой отдушины – дневник был найден и прочитан … Когда однажды Вера пришла из школы, ее встретила мама с заплаканными глазами, запах корвалола, напряженное молчание, и раскрытый дневник, лежащий на кухонном столе, как преступник на эшафоте.
Вечером был устроен Семейный Совет, на котором «отступницу» упрекали в черной неблагодарности: «мы для тебя…», «как ты могла…», «что же тебе надо?» Этот последний вопрос, по сути, был самым важным, пожалуй, даже единственно важным, но… все дело было в том, что никто не хотел слышать на него ответ! И когда Вера открыла было рот, чтобы сказать, что ей действительно надо, ее очень быстро лишили этого намерения.
А в горле у девочки стоял еще один важный вопрос – вопрос о порядочности. Как можно читать чужие письма, чужие дневники без спросу?
Но у нее не было ни сил, ни желания, а, главное, не было умения полемизировать и доказывать свою позицию, она умела только одно – соглашаться. И она предпочла замолчать. Её понурая голова была принята за покаяние, и взрослые с чувством глубокого удовлетворения решили, что «бунт на корабле» бескровно подавлен. Но это они так решили, а на самом же деле шторм продолжал бушевать и «команда корабля» тщетно искала путь к спасению. К чему это привело, я полагаю, вы уже догадались. Естественно, к болезни. Вера слегла с тяжелейшей ангиной, к которой присоединился лимфаденит. Да это и понятно.
Давайте совершим маленький экскурс в физиологию.
Какую функцию в нашем организме выполняет горло? Оно участвует в процессе глотания и в процессе общения. Ну, про общение в этой ситуации вы все знаете. Собственно, общения-то и не было, а было «бухтение про себя»: «ну как же они так могут», «как же им не стыдно», «почему они меня не слышат», «почему они не дают мне сказать» и «когда это кончится!» Что же касается «глотания», то, помимо проглоченных слез, было еще много проглоченных горьких и обидных слов, которые и оставили жгучие ссадины на этом бедном горле. Свидетельство тому – воспаленные миндалины с сияющими желтыми гнойниками. А всякое воспаление, тем более, гнойный процесс, свидетельствуют об очень сильной вспышке гнева ! Дело в том, что по системе меридианов горло тесно связано с печенью. А печень и желчный пузырь (я уже говорила об этом) – это « копилка гнева». Именно поэтому болезни горла практически всегда сопровождаются температурой, так как мы не просто глотаем обиды, а еще и сердимся (в том числе и на самих себя за то, что не можем постоять за себя).