И ты познаешь любовь

Артемова Алла

– Он серьезно ранен?

– Да нет. По крайней мере, явных признаков никаких.

– А девушка? Молода, красива?

– Молода? Да. А вот по части красоты, я бы сказала, дурнушка. Представь себе, цвет ее волос напоминает грязно-желтый цвет монеты, да еще по лицу разбросаны мелкие веснушки.

– Ты успела так хорошо разглядеть ее?

– Да как сказать… Просто ее некрасота слишком бросается в глаза. Знаешь, мне кажется, Орлов обманул меня. Никакая она не медсестра.

– Но зачем ему обманывать тебя?

– Сама не знаю. Просто предчувствие. Орлов так быстро заспешил домой, когда я стала

расспрашивать об этой девушке. В какой-то момент мне показалось, он даже растерялся. Как ты думаешь, может быть, он женился на этой девушке, но до поры до времени хочет скрыть это? А может быть, у него была мимолетная связь с ней, и он не знает теперь, как отвязаться от нее, поэтому и представил ее медсестрой, чтобы было меньше разговоров.

– Марфа, перестань нести чушь. Твои фантазии до добра не доведут.

– Это не фантазии, а предчувствие, которое никогда меня не обманывает. А помнишь, перед самой войной у Григория была любовь с дочерью Светловых – Ольгой. Вся деревня тогда об этом только и говорила. И если бы не война, они обязательно поженились бы.

– Марфа, хватит, иди домой. И не смей об этом больше ни с кем говорить. Не дай Бог, твоя болтовня дойдет до Марии. Ты же ничего не знаешь наверняка, все это лишь твои домыслы.

– Домыслы!? Посмотрим…

Марфа Ивановна передернула плечами. Она не собиралась больше обсуждать новость со своей сестрой, так как та не проявила должного интереса к ее рассказу. Сама же Марфа Ивановна считала новость потрясающей и достойной, чтобы о ней узнала вся деревня со всеми пикантными подробностями. Уж об этом она позаботится. А тем временем Григорий с Машей подходили к дому Орловых. Григорий замедлил шаг и мгновенно почувствовал, как у него перехватило дыхание и учащенно забилось сердце. Маша посмотрела на Григория, он был белее бумаги.

– Григорий, что с тобой? Тебе плохо? – Маша тронула Григория за руку.

– Нет, Маша, все нормально. Мы пришли. Перед нами мой родной дом, в котором я не был целую вечность, – Григорий отворил калитку и вошел во двор.

Клавдия Ивановна ловкими и быстрыми движениями полола грядки с картошкой. Время от времени она вытирала рукой капельки пота, выступившие на лбу, и поправляла черную косынку, которую носила вот уже три года, после того как получила похоронку на мужа. Григорий остановился и от волнения не в силах был произнести ни единого слова. Клавдия Ивановна не увидела, скорее почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она резко повернулась и от неожиданности на мгновение застыла.

– Сы-но-к… – она закричала так, словно хотела, чтобы весь мир услышал ее. – Сы-но-к…

– Ма-ма… – Григорий бросился к Клавдии Ивановне.

Маша, глядя со стороны на трогательную сцену встречи матери и сына, не смогла сдержать слез.

– Гришенька, ты жив… мальчик мой родной, – Клавдия Ивановна водила рукой по лицу сына и плакала. – Я так ждала тебя, сынок…

– Мама, не плачь, прошу тебя, – тихо шептал Григорий, стараясь изо всех сил не расплакаться сам.

– Я плачу от счастья. Ты жив… ты вернулся. Как же мне не плакать, сынок.

Лицо матери за годы войны почти не изменилось. Оно было такое же милое и родное, как и в детстве, когда Григорий, будучи маленьким мальчишкой, уткнувшись в подол ее платья, искал у нее поддержки

и утешения в своих детских печалях.

Григорий еще раз обнял мать, после чего легонько отстранил и произнес:

– Ну все, успокойся…

Клавдии Ивановне с трудом удалось совладать с собой. Она улыбнулась сквозь слезы.

Григорий негромко откашлялся и, слегка смутившись, произнес:

– Мама, познакомься, это Маша Прохорова. Она медсестра.

Маша поставила чемодан на землю и протянула руку Клавдии Ивановне.

– Здравствуйте, Клавдия Ивановна, – зардевшись, произнесла она. – Я очень рада с вами познакомиться.

– Здравствуй, Маша, – с видом легкого изумления сказала мать Григория и пожала, протянутую руку. – Ой, что же мы стоим, пойдемте в дом.

Они вошли в дом. В доме пахло молоком, дымом и тем неопределенным запахом крестьянского дома, который со временем устоялся и стал неотъемлемой частью жилища. У печки, свернувшись в клубок, дремала кошка, а под лавкой в углу – собака. Медная и фаянсовая посуда была аккуратно расставлена на полке, которая висела напротив входной двери. Клавдия Ивановна вытерла руки о фартук и бросилась к печи.

– Вы, наверное, проголодались. Я сейчас вас накормлю. У меня сегодня очень вкусный борщ, твой любимый, Гришенька.

И пока Клавдия Ивановна хлопотала у печи, Григорий помог Маше снять пальто.

– Проходи, – сказал он и украдкой посмотрел на девушку.

Маша с интересом огляделась вокруг. Она столько раз представляла себе дом, в котором жил Григорий, что сейчас даже удивилась, как ее представления были близки к истине. В доме было три комнаты и маленькая кухня, скромная мебель, но все чисто и уютно. В большой комнате у окна стояла железная кровать, застланная светлым покрывалом, подушечка лежала на подушечке. Рядом с кроватью – этажерка, сплетенная из прутьев. На полке – два штабеля книг. На стене висели несколько фотографий, на одной из них под стеклом в большой крашенной раме были изображены молодые родители Григория: Клавдия Ивановна в белой фате и подвенечном платье сжимала в руке скромный букет полевых цветов, рядом с ней в строгом черном костюме стоял ее муж Всеслав Павлович.

– Какие они молодые и красивые! – воскликнула Маша, не в силах сдержать эмоции, внезапно нахлынувшие на нее.

– Нам было всего по двадцать лет, когда мы поженились, – сказала Клавдия Ивановна, входя в комнату с большой кастрюлей в руках. – Прошло столько лет, а мне кажется, словно это было вчера. Я помню все до мельчайшей подробности, особенно сейчас, когда Всеслава… не стало. – Клавдия Ивановна поставила кастрюлю на стол и тяжело вздохнула. – Григорий, приглашай гостью к столу.

Они сели обедать. Это был скромный деревенский обед, но длинный и оживленный.

– Так значит, ты, Машенька, медсестра? – мягким вкрадчивым голосом спросила Клавдия Ивановна и с интересом посмотрела на девушку.

– Да.

– Мама, я должен кое-что объяснить, чтобы тебе было все понятно в отношении Маши. Как я тебе уже писал, я был ранен в грудь и больше месяца провел в военном госпитале. Маша ухаживала за мной, а когда меня комиссовали, ей было поручено сопровождать меня из госпиталя домой.

– Гришенька, но ты же писал, что твоя рана не вызывает опасений, а на самом деле…