И уйти в закат
Шрифт:
— Разве я похожа на дьявольское отродье?
— Демоны, проникающие в наш мир, могут принимать разные обличья, сестра, — понятно, он все-таки обычный шизик. — Нельзя делать выводы о ком-то, опираясь исключительно на его внешность.
Тоже довольно спорное утверждение. Внешность Дона, Кайла и вон того третьего вполне соответствовала их занятиям и моим представлениям о них. Тупые мордовороты, и вся декларируемая здесь вера не смогла отучить их от свойственной тупым мордоворотам жестокости.
Но Питерс все еще называл меня сестрой,
— А как вы здесь разбираетесь с дьявольскими отродьями? — спросила я. — Мне-то самой не очень любопытно, чисто для подруги интересуюсь. Сжигаете на кострах?
— Порожденные адским пламенем не боятся пламени земного, — сказал Питерс.
Ну да, логично. А как они с ними поступают, Джеремайя все-так мне не рассказал. Может быть, просто не обладал достаточно широкой практикой и собирался импровизировать на ходу.
— Зачем ты принесла на мою проповедь пистолет? — спросил он.
— Времена нынче неспокойные, — сказала я. — И я боялась, что в номере отеля его могут украсть.
Он вздохнул и почесал подбородок.
— Знаешь, сестра, я ведь первый раз с этим сталкиваюсь.
— С чем?
— С ложью, — сказал он. — Я знаю, что ложь существует, что другие люди постоянно обманывают друг друга, а чаще всего пытаются обмануть самих себя. Но до этого момента мне никто не лгал.
— Должно быть, ты вырос на необитаемом острове, — но если он говорит правду, то я ему даже завидую немного. Мне-то все врут. Ну, почти все.
— Нет, — сказал он. — Но в разговоре со мной даже самые отъявленные обманщики, самые закоренелые лжецы говорят правду. Ведь именно правду я желаю услышать от них. От всех.
— Правда и то, что ты хочешь услышать — это немного разные вещи, — сказала я.
— Не в моем случае. Я спрошу еще раз, и теперь ты скажешь мне правду. Зачем ты принесла на мою проповедь пистолет?
— Сразу после проповеди я собиралась охотиться на уток.
Дон хмыкнул. Должно быть, он знал, что с пистолетом на уток не охотятся. Особенно в Техасе.
— У меня никогда не возникало нужды этим заниматься, — сказал Питерс. — Но мне известны и более традиционные способы заставить человека сказать правду. Как медицинские, так и более… травматические.
— Сегодня прекрасный день для пентотала и пыток, — согласилась я. — С чего начнем?
Для страха есть место там, где живет надежда. Когда ты подходишь к последней черте, когда ты понимаешь, что терять особо уже нечего, страх исчезает. Появляется злое веселье. Или отчаяние. Или вообще ничего не появляется, просто пустота.
Но бояться уже нечего.
— Я предпочел бы обойтись без радикального воздействия, — сказал Джеремайя. — К чему нам плодить насилие в этом мире, сестра? Его и так достаточно.
— А что там было в «Континентале»? — поинтересовалась я. — Массовый акт пацифизма?
— Иногда без этого не обойтись, — помрачнел Джеремайя. — Но я все еще верю, что мы можем договориться.
—
— Мне рассказали о дорожном инциденте, — сказал Питерс. — Поэтому все пока останется, как есть. В том числе и для твоей безопасности, сестра. Итак, зачем ты принесла на мою проповедь пистолет?
— Мне посоветовали захватить его с собой, — сказала я.
— Кто?
— Какие-то люди, которые убеждали, что действуют мне во благо, — сказала я. — Вот прямо как ты сейчас.
— Что это были за люди?
— Теневики, — сказала я, решив, что черта с два я буду их выгораживать. Во-первых, если дело все-таки дойдет до пыток или пентотала, я все равно их сдам. Во-вторых, было только справедливо натравить Питерса и его шоблу на специального агента Джонсона и его шоблу. Этакий вариант жабогадюкинга, жаль только, что я вряд ли узнаю, чем он закончится.
— Люди теневого правительства?
— Ну да, теневики. Я же так и сказала.
— И что они хотели, чтобы ты сделала с этим пистолетом?
— Застрелила тебя, это же очевидно.
— Зачем?
— Они утверждали, что это каким-то образом поможет мне справиться со своими проблемами, — сказала я. Прозвучало достаточно абсурдно даже для меня, не знаю, что сам Питерс об этом подумал.
— Каким же то образом?
— О, там была целая теория, — я пожала плечами. — Но если отбросить все наносное и оставить только суть, я думаю, что они лгали.
— И тем не менее, ты согласилась?
— А у меня был выбор?
— Всегда есть выбор, сестра.
— Наверное, приятно об этом рассуждать, когда к стулу привязан кто-то другой, а не ты, — заметила я.
— Значит, люди теневого правительства знали, что ты способна причинить мне вред, — сказал Питерс, проигнорировав мою реплику по поводу стула. — Откуда?
— Полагаю, об этом лучше спросить у них, — сказала я. — Потому что я понятия не имею. У меня амнезия, помнишь? И это ни разу не выдумка. Я действительно ни хрена не помню большую половину своей жизни. И знаешь, что в этом самое веселое? Что это еще не конец. Это цикл амнезии, и я в любой момент, под воздействием стресса или пентотала, например, могу уйти в перезагрузку. И тогда тебе самому придется объяснять испуганной шестнадцатилетней девочке, зачем она здесь, и что вы, нехорошие взрослые люди, собираетесь с ней сделать.
— Ключевой вопрос, — сказал он. — Почему ты меня не застрелила? Почему выстрелила в ногу?
— Я тебя пожалела, — сказала я.
А сейчас я уже пожалела о том, что тогда его пожалела. Но в Далласе он не казался мне опасным психопатом. Шарлатаном — да, фриком — да, но я совершенно не могла знать, что то мое решение спровоцирует бойню и выйдет боком не только мне.
— Значит, в твоей душе еще есть добро, сестра.
— Конечно, — сказала я. — А еще я люблю петь цветочкам на рассвете.