И в болезни, и в здравии, и на подоконнике

Лопата. Чертова, мать его, лопата.

Краска бросилась в лицо, и Стэн застыл, до боли сжимая челюсти.

Мужики, толпившиеся в раздевалке, притихли, с подчеркнутой сосредоточенностью натягивая робы. То здесь, то там пробивались сдавленные смешки, короткие, как пощечины. Стэн медленно взял лопату и отодвинул ее в сторону, освобождая облупленную дверцу шкафчика.

– Эй, Паттерсон, ну ты чего? Не убирай! Отличный же подарок! – развел руками Томми и тут же, не выдержав, расхохотался, подвывая и всхлипывая. Вслед

за ним грохнули остальные, смех прокатывался по раздевалке, бился в стены, захлестывал с головой.

– Да, парни, спасибо. Я оценил, - с усилием растянув губы в улыбке, Стэн небрежным жестом похлопал лопату по черенку. – Солидная штука.

Лопата действительно была дорогая – глянцевая черная сталь, полированная рукоять, даже пластиковое навершие с креплением на случай, если рачительный хозяин захочет повесить инструмент на крюк. Кто бы ни выбирал подарок, к заданию он подошел со всей ответственности.

Но мать же твою. Твою гребаную мать.

Трясущимися руками Стэн начал расстегивать рубашку. Чуртовы пуговицы выскальзывали из пальцев, как намыленные.

Еще неделю назад все было нормально. Стэн ремонтировал машины, трепался во время ланча с мужиками и даже неплохо поладил с начальством. Кауфман приветливо кивал ему при встрече и намекал на премию “по результатам месяца”. Совсем не то, что в такси. Стэн начал думать, что в этот раз все будет иначе. Все будет нормально.

А потом Томми проебал ключ от раздевалки, приехал к Стену за запасным и сходу вперся на задний двор.

Стэн попытался объяснить. Рассказал, что по-другому не может спать, рассказал про гребные бесконечные кошмары. Томми слушал, сочувственно кивал и приговаривал: «Да все нормально, старик, не парься, я все понимаю». А через пару часов растрепал всем, кому мог – художественно и с преувеличениями. И теперь Стэн превратился в местного, мать его, клоуна. Ну или психа – и непонятно было, что хуже.

Глубоко вдохнув, Стэн натянул засаленную кепку и сунул за пояс перчатки.

Ладно, ничего. Это ерунда. Сегодня последний этап конкурса, и Стэн входит в пятерку лучших по баллам. А значит, через неделю он свалит из этой задрипаной мастерской к чертовой матери. Да. Свалит. Стэна ждет настоящая работа – в «Торнадо». И шли бы вы в задницу, глубокоуважаемые джентльмены, вместе со своей лопатой.

Телефон в кармане завибрировал и Стэн, чертыхаясь, с третьей попытки расстегнул молнию.

О боже, мать твою. Только не это. Прямо с утра!

– Привет, Говард.

– Рад тебя слышать, Стэн. Я буквально на пару слов. Не очень тебя отрываю?

– Все отлично, Говард, говори, - раздраженно поморщившись, Стэн опустился на скамейку и вытянул ноги. Когда Говард обещал, что уложится в пару слов, обычно за этим следовала десятиминутная пространная проповедь. Но сейчас Стэн был на работе, а значит, имелась весомая – и совершенно объективная! – причина оборвать разговор, когда старого зануду окончательно понесет.

– Стэн, я снова думал об этой твоей новой работе. И я уверен: в «Торнадо» тебе не место.

– Послушай, Говард… Мы это уже сто раз обсуждали.

– Да, я знаю. Но ты

меня не слышишь – и я вынужден говорить сто первый. Сколько прошло с момента твоего увольнения? Полтора года?

– Год и два месяца, - Стэн повертел ногой, разглядывая ботинок. Кожа на мысках так обтерлась, что никакой обувной крем уже не скрывал царапины. Если с «Торнадо» выгорит, придется новые покупать. Не ходить же в солидную контору, как голодранец.

– Пусть год и два. Это тоже равно немалый срок, - продолжал бубнить Говард. – За это время ты сменил уже три работы. Ты почти не спишь, не выходишь из дома, не общаешься с друзьями...

– Почему не общаюсь? – пожал плечами Стэн. – Вот, с тобой разговариваю. И на собрания ветеранов хожу, там разговоров по гланды.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мы, конечно, друзья, но с тобой я общаюсь как профессионал. То есть, конечно, не психолог, но у меня есть практический опыт, я повидал десятки таких парней, как ты…

Бла-бла-бла-бла-бла. Раздраженно сжав губы, Стэн откинулся на деревянную спинку. Унылый бубнеж Говарда вгрызался в мозги, как бор-машина: медленно, тщательно, неумолимо. Больше всего Стэну хотелось послать Говарда нахуй. Или хотя бы вежливо закруглить: начальник недоволен, работать надо, давай, Говард, пока-до вечера. Но мать же твою. Говард действительно хотел как лучше. И отец хотел. И все хотели.

Один только Стэн болтался без цели и смысла, как говно в проруби.

– Не преувеличивай, - дождавшись короткой паузы, вклинился он в бесконечный, как обложной дождь, монолог. – Да, мне трудновато приспособиться на гражданке, но в целом ведь все нормально. На работу хожу, книги читаю, спортом занимаюсь. Да я даже не пью! Ну где ты видел поехавшего ветерана без алкашки?

– Я видел разных ветеранов, - обрезал Говард. – А спишь ты в окопе. Который вырыл на заднем дворе неделю назад. По-твоему, это нормально?

Стэн захлопнул рот с такой силой, что зубы лязгнули.

Это было нечестно. Подло, как удар в пах. Потому что окоп не был проблемой. окоп чертову проблему решал. Ну не мог Стэн спать в кровати! И на диване не мог. И в кресле. А в окопе – дрых как сурок. Когда он ложился на холодную землю, накрывался одеялом и закрывал глаза, кошмары уходили. А если не уходили… Ну что ж. Тогда он хотя бы не будил криками отца.

– Говард. Повторяю еще раз. Я в порядке. И буду еще лучше, когда поменяю эту задроченную мастерскую на «Торнадо». Когда я был в армии, то не просыпался от кошмаров. Подумай об этом, Говард. В Афгане все было офигенно. Я отлично спал, не переживал из-за всякой ерунды и замечательно себя чувствовал. Херня началась на гражданке. Ты правда удивляешься, что я хочу вернуться на службу?

– Послушай, Стэн, я…

– Нет, теперь ты послушай. Я знаю, что отца трясет от одной мысли, что я опять уеду в Афганистан. Я не хочу делать ему больно. Поэтому иду я не в армию, а чертов, мать его, «Торнадо». Это всего лишь частная военная компания, ничего серьезнее охраны меня там не ждет. Но мне это нужно, Говард. Очень нужно. Пожалуйста, давай закроем эту тему.