И в болезни, и в здравии, и на подоконнике
Шрифт:
— Слушай, Швагмайер. Ты хотел, что я тебе рассказал то, что помню? Так завались и слушай. А если нет, я прямо сейчас разворачиваюсь и в госпиталь еду.
С видимым сожалением страж отвернулся от груды костей.
— Извини, Паттерсон. Рассказывай.
Остаток событий Стэн утрамбовал в пять минут. Разговор с Твардзиком он свел к основным тезисам, из-за чего получилось, что дерево посреди комнаты выросло просто так, без особых причин. Наверное, Швагмайер заметил в рассказе Стэна достаточно дыр, но задавать уточняющие вопросы не стал. Коротко поблагодарив его, страж протянул руку.
— Ты после телепортации блевать
— Пока что не блевал.
Швагмайер швырнул на пол камушек, подхватил Стэна под локоть и шагнул в растекшуюся по полу лужу света. Реальность свернулась в тугую спираль, подхватила Стэна и завертела, раскручивая, как мышь в центрифуге. В глазах потемнело, содержимое желудка ударило в небо, залив кислой горечью рот. Когда вселенная, взбрыкнув, остановилась, Стэн пошатнулся и сел на зеленый больничный пол.
— Блядь. У Деллы мягче было.
— Это как с вождением. Индивидуальный почерк, — объяснил страж. — Чего вытаращился? У меня родители из Большого города, я машину с четырнадцати лет вожу. Тебя провести к регистратуре или сам справишься?
— Справлюсь. Иди… расследуй, — мотнул головой Стэн и осторожно, по стеночке поднялся. Пол еще качался, как лодка на волнах, но девятибалльный шторм сменился легким бризом, а чрез несколько шагов — полным штилем.
Сглотнув кислую слюну, Стэн сделал осторожный шаг, потом еще один, еще — и направился к стойке регистратуры.
— Как это — нельзя?!
Возмущенный вопль Стэна заметался по громадному холлу, отпрыгивая от стен, как мячик.
— Мистер Паттерсон, доступ в палату разрешен только членам семьи, — виновато улыбнулась темнокожая медсестра.
— А я кто? Мы живем вместе!
— Значит, вы друг.
— При чем здесь дружба? Мы же… Мы же… — Стэн запнулся, подыскивая правильные слова. Любовники? Сожители? Партнеры?
— Вот. Вы сами все понимаете. Извините, мы не можем вас пропустить. Но я расскажу все, что знаю, — перегнулась к нему через стойку девушка. Глаза у нее были огромные, влажные и темные, как черный бархат. — Операция прошла успешно, мисс Ругер отлично себя чувствует. Сейчас она в стазисе, так что заходить в палату смысла нет. Вы даже дотронуться до нее не сможете. А если все равно придется через силовое поле смотреть — так почему бы не посмотреть через стекло? Я проведу вас, если пообещаете не делать глупостей.
Стэн кивнул, и медсестра выскользнула из-за стойки. Они поднялись по знакомой широкой лестнице, прошли коридором, пропитанным запахом горьких трав. Перед дверью с номером сорок два девушка остановилась.
— Вот.
Движением палочки она раздвинула задернутые с той стороны шторы. Стэн уперся ладонями в окно, оставляя на нем грязные следы. Отсюда лежащая на кровати Делла казалась маленькой и чудовищно одинокой. Стэн прижался лбом к холодному стеклу, хотя бы так сокращая между ними расстояние.
— Прошлый раз меня пускали внутрь.
— Прошлый раз, наверное, не было прямого запрета от родственников. А сейчас к мисс Ругер заходила тетка. Она столкнулась в палате с Петером, и они немного… поговорили. После этого мисс Арсега запретила посещения для всех, кроме членов семьи.
«Вот же сука Манкель. И тут нагадил, — с бессильной злостью подумал Стэн. — Не мог свое мнение в задницу засунуть и вежливо помолчать?»
Гандон. Здоровенный белобрысый гандон.
—
— Я не маг.
— О. Тогда по телефону. Телефон же у вас есть? Оставьте мне номер, и я позвоню! — обрадовалась девушка и тут же смутилась. — Извините. Мне редко приходится звонить по телефону, но это ужасно забавно. То есть… Извините. Я неудачно выразилась.
— Ничего. Телефоны действительно забавные, — привычно согласился Стэн. За сегодняшний день он нехуево наловчился соглашаться со всякой фигней. — Позвоните мне, я буду очень благодарен.
Под соболезнующим взглядом медсестры он отлип от стекла и медленно побрел прочь. Усталые мышцы при каждом движении ныли, болело ушибленное плечо, а промокшие джинсы липли к ногам, холодные и мерзкие.
Стэн думал, что будет ненавидеть работу — но на самом деле там было легче. Он писал рапорты, докладывал всем, кто требовал доложить, и снова писал рапорты. Это отвлекало. А дома отвлекаться было не на что. Он бродил по пустым комнатам, нарезал круги, как арестант на прогулке, и думал. Думал. Думал.
Надо было считать патроны. Если бы Стэн не остался с пустой обоймой, Делле не пришлось бы отвлекать Твардзика.
Надо было ударить его. Просто, блядь, ударить, хоть стулом швырнуть. Твардзик же не призрак, он бы отреагировал и отвлекся от Деллы. Не швырнул бы ее в тот угол.
Надо было сразу подумать про электричество. Вместе с Деллой они бы сходу поджарили этого ублюдка.
Надо было…
Надо было…
Надо…
Второй раз Стэн оказался с Деллой в серьезной заварухе — и второй раз в госпитале лежит именно Делла. Кажется, кое-кто нихуя не справляется со своей работой. Кажется, этот кое-кто — Стэн.
Мелочь таращилась на него немигающим осуждающим взглядом.
Стэн пытался смотреть кино и не мог сосредоточиться на фильме. Открывал книги и бесконечно, по кругу перечитывал один и тот же абзац, мгновенно забывая, о чем, собственно, речь.
Бальзамы и настойки, прописанные Бабингтон, не помогали. А может, помогали. Может, без них Стэн закипятил бы воду и сунул в кастрюлю голову.
Темная вязкая муть расползалась по сознанию, как нефтяное пятно. Стэн отвык от нее, задвинул на чердак и запер дверь. Но сейчас чердак, сука, начал подтекать.
Чтобы отвлечься, Стэн затеял грандиозную уборку. За несколько дней он починил все, что было сломано, и отпидорасил квартиру дочиста. Вымыл окна, натер до блеска пол и надраил сантехнику. На горизонтальных поверхностях не осталось ни пылинки, посуда сверкала, а вещи заняли положенные им места. Кроме тех, которые оставила Делла. Их Стэн убрать не смог. Одна мысль о том, чтобы переложить в шкаф забытую на стуле футболку, вызывала дремучий первобытный ужас. Стэн понимал, что это идиотизм. И честно пытался бороться. Игнорируя панические вопли, раскалывающие голову пополам, он взял грязную чашу, которую Делла оставила на подоконнике. Понес к раковине. И понял, что если помоет ее — Делла умрет. Осознание было четким и всеобъемлющим, оно открылось перед Стэном, как перед Моисеем — божий замысел. Вещи, которые оставила Делла, это метки. Вехи, которые привязывают ее к жизни. Если их убрать, все закончится.