И в сотый раз я поднимусь
Шрифт:
Для себя Саша решила так.
Прошлое – само по себе нечто застывшее. Ни изменить, ни исправить, ни вернуться.
Оглянешься – останешься
8
А.А. Ахматова. «Лотова жена». 1924.
К слову сказать, Саша оставалась среди родных красных башен. Не была она праведницей, поэтому не дано было ей их покинуть. Так что можно оглядываться, ничего не будет, все равно всем поровну делить свалившиеся на них грехи.
Свалилось же на них много нового, ранее неведомого.
Саша была убеждена, что кто-то непонятно зачем сделал страшную ставку на только подросших детей страны: на их разложение, развращение, растление. Гуляя по милому когда-то ее сердцу Арбату, она увидела выступление какой-то агитбригады. Парни, стоя на возвышении, орали:
Не стесняйтесь!
Обогащайтесь!
Им вторили полупьяные девки:
Не стесняйтесь!
Разоблачайтесь!
И действительно: стаскивали с себя майки, обнажая синеватые голые сиськи.
Милиция в действо не вмешивалась: зачем душить ростки нового?
Молодежь целенаправленно нацеливали на необузданное потребление. Главное – получить удовольствие. Жизнь – одна. Бери все, что пожелаешь.
Честность, порядочность, помощь ближнему стали выставляться как нечто порочное и назывались теперь лоховством.
Сашины ребята проходили суровую школу жизни.
Один маршрут до их школы и обратно чего стоил! И всего-то двадцать минут по Калининскому проспекту, который потом гордо переименовали в Новый Арбат. Центр. Люди кругом. А на самом деле – настоящее сафари. С хищниками. Только не ты на них охотишься крутой весь такой с какой-нибудь невероятной красоткой под боком, засев в «Лендровере», нет! Охотятся на тебя, хоть ты и незавидная добыча и взять с тебя нечего: не учебники же школьные с драными тетрадями.
Просто приезжали в центр всякие темные люди, ненавидящие москвичей, особенно центровых. Они почему-то были уверены, что именно здесь, поближе к Кремлю, у всех сказочная жизнь: молочные реки, кисельные берега. И горели желанием за это отомстить. Мстителям было лет по тринадцать-четырнадцать, один на один их одолеть ничего не стоило, да только сколачивались они в стаи, и тут уж спастись можно было, только обладая молниеносной реакцией и умением быстро бегать. Самое главное: распознать, что пацаны вдалеке – не стайка прилежных школьников на экскурсии по достопримечательностям столицы, а те самые неуловимые мстители. Распознавались они, впрочем, легко. По одежде. По обшарпанному виду. И еще – от их стаи исходила опасность.
Ребята замечали их издали и пугались. И это было хорошо. Это давало время выбрать путь к спасению. Иногда достаточно было просто нырнуть в подземный переход, пока тебя не заметили. Иногда можно было пристроиться к какому-нибудь дядьке и идти с ним рядом, словно сынок с папочкой. Ко взрослым не приставали. Иной раз приходилось забегать в магазин, там не лезли. Способов находилась уйма. Главное – быть
Почему-то группировались эти шакалы в основном в районе кинотеатра «Октябрь» и магазина «Мелодия». После этих «горячих точек» можно было вздохнуть с облегчением. Но ненадолго. Ведь ближе к «Дому книги» промышляли цыганки с цыганятами. Правда, цыганки лезли в основном к взрослым: просились погадать или дать какую-нибудь мелочь ребенку на хлеб или на молоко. На жалость брали. Попадались на их удочку самые добрые и глупые. Тут дело в том, что на цыганкин оклик главное не только не останавливаться, но даже и не смотреть в ее сторону. Идти, не сворачивая, насквозь, как будто впереди тебя пустое место. С суровым отсутствующим лицом. Пожалел, остановился – считай пропал. Достал кошелек, чтобы дать копеечки на молочко, – вытянут все деньги, да еще вместе с кошельком. Им ведь только того и надо, чтобы добрый простодушный человек на их слезную просьбу откликнулся. И вот его уже ободрали как липку. Такая у них работа. Тут ничего поделать нельзя. Правда, был один весомый плюс. Взрослые цыганки, в отличие от диких приезжих подростков, почему-то боялись стражей порядка. Если они уж очень нахально лезли, загораживая дорогу, можно было громко заорать: «Милиция!» Это тогда еще действовало. Страшнее всего были маленькие цыганята. Они, как назойливые насекомые, беспощадно облепляли свою жертву и буквально рвали на части, пока не добирались до бумажника.
Саша несколько раз видела, как они приставали к иностранцам, которых много в ту пору приезжало в Москву полюбоваться ростками демократии. Туристы двигались медленно, глазели по сторонам, излучая благодушие и сочувствие к бедной-разнесчастной России. Они уже заранее были готовы и даже жаждали повстречать на улицах Москвы голодающих вдов и сирот. Наверняка наперед решили, что, если надо, чем смогут, помогут. Отстегнут доллар-другой. Внесут свою лепту. И потом, дома, расскажут, что, мол, да, видели бедняков на улицах некогда грозной Москвы и оказали гуманитарную помощь: дали доллар и пачку жвачки. И даже фото предъявят осчастливленного ими нищего.
Когда на этих благостных пришельцев налетала жадная цыганская саранча, они поначалу вовсе и не пугались, останавливались с готовностью, сейчас, сейчас, милые бедные детки, будет вам от нас воспомощенствование.
Тут-то и начиналось самое страшное: чумазые руки лезли во все карманы, выхватывали фотоаппараты. От них уже было не вырваться. Кричи себе: «Хелп!» на здоровье. Все будут идти с каменными лицами, чтобы на них не перекинулась эта зараза.
Дойти до школы и вернуться без потерь – это был ежедневный подвиг «ростков будущего».
Однажды напали на Мишку, причем в воскресенье, то есть не по дороге в школу. Видимо, из-за воскресенья он и расслабился.
Это произошло в период их самого острого безденежья. Саша исхитрялась и придумывала детям лакомства, стараясь все происходящее с ними изобразить увлекательной игрой в Робинзона Крузо, оказавшегося на необитаемом острове. Она вспомнила рассказ тети, как в войну роскошным пирожным считался хлеб, посыпанный сахарным песком. В воскресенье полагалось иметь что-то вкусное к столу. Они все вместе «по амбарам помели, по сусекам поскребли» и собрали мелочь ровно на два батона и пакет сахарного песку.