И вдруг раздался звонок
Шрифт:
Браксаторис подошла к Шумаку-младшему.
— Этого хватит на "тещин язык"? — спросила она.
Шумак-младший не ответил, он размышлял. Главарь банды "Шесть с половиной" не мог торопиться с ответом. Он наморщил лоб, потянул носом — пусть усатый видит, что хвататься за первое попавшееся предложение они не станут. И, лишь выждав паузу, сказал:
— Ладно. Завтра в половине четвертого мы будем здесь. Работать будем до пяти. Значит, на каждого получится… — Шумак-младший покраснел и беспомощно поглядел на Рамону.
Рамона склонилась к
"Как противно мяукает этот Баран", — подумала Габи и подошла к нему.
Шумак-младший искал взглядом Птенчика.
Тот копался в кармане, ища бумажную салфетку — на них он писал пьесу, — и, прежде чем Шумак-младший заговорил, заметил:
— Премьеру моей последней пьесы можно устроить на этом дворе.
Неоконченная фраза Шумака-младшего, начавшаяся словами "Значит, на каждого получится…", повисла в воздухе.
— Получится по пятнадцать форинтов, — закончил усатый.
Шумак-младший еще раз потянул носом и с большим достоинством повторил:
— Получится по пятнадцать форинтов.
И двинулся в путь. Банда "Шесть с половиной" последовала за ним.
По дороге домой не произошло никаких заслуживающих внимания событий, если не считать, что в трамвае Габи на повороте потеряла равновесие и плюхнулась на колени какой-то женщине. На это не стоило бы тратить слов, если бы Габи не стояла вместе со всеми впереди на площадке, а женщина не сидела в самой середине вагона. Женщина завизжала, а Габи заревела, так как ударила о лавку ногу, и ревела не хуже Браксаторис. В силу каких-то необъяснимых причин Габи с колен женщины шлепнулась на пол у противоположной скамейки. Весь трамвай смеялся над ней. Даже та женщина, на колени которой она упала. Птенчик до самого дома твердил, задыхаясь от смеха:
— Чисто комедийный эффект! Чисто комедийный эффект! Я включу это в свою пьесу. — И на самом деле, вытащив из кармана бумажную салфетку, записал: "Габи от Браксаторис перелетела на колени к одной женщине".
Браксаторис повизгивала от удовольствия. А Шумак-младший сказал Габи, когда та добралась обратно к ним на площадку:
— Это у тебя классно получилось. Не хочешь ли повторить?
Все, абсолютно все ухмылялись. Даже Монокль, казалось, с насмешкой подмаргивает Габи.
Девочка уставилась в окно трамвая.
На углу улицы Шелле они расстались. Все отправились по домам, Габи слегка прихрамывала. Не прошла она и двух шагов, как Шумак-младший взял ее за плечо.
— Больно? — спросил он.
— А-а! — махнула рукой Габи.
— Тогда порядок.
Шумак-младший постоял еще некоторое время. Габи двинулась было дальше, когда он снова заговорил:
— Послушай, правда, у тебя есть сестричка?
— У меня? — переспросила Габи таким тоном, что Шумак-младший в замешательстве пробормотал:
— Ну, возможно, я что-то перепутал.
ГЛАВА
Жига расположился рядом с Персом. Он потер лапки, но потом спохватился, что, если будет потирать лапками, Перс сочтет его невоспитанной мухой. Жига никоим образом не хотел раздражать Перса.
Он был преисполнен чувства долга. Если ему доверили расследовать, как была ранена Рози, он обязан довести дело до конца. Тем более, что после несчастного случая с Рози в Комнатии не стало никакого порядка. Все друг друга подозревали, все перессорились, у всех было подавленное настроение. Жига знал, что дружеская атмосфера страны Комнатии у него в лапках. В его крошечных мушиных лапках, которые он потирает друг о друга, а Перс, очевидно, считает это дурным тоном.
— Господин Перс, — заговорил он, — вы могли бы мне рассказать что-нибудь о том, как была ранена Рози?
— Оставьте меня, я хочу спать, — ворчливо ответил Перс.
— Господин Перс… — Жига выпучил глаза от великого усердия. — Поймите, я обязан всех допросить. Не препятствуйте моей работе. Я всего лишь простая муха, но сознаю свой долг.
Перс со скучающим видом поглаживал свою бахрому.
— Что вас интересует? — спросил он.
Жига попытался вытянуться в своей черной форме, чтобы казаться официальнее.
— Что вы делали, господин Перс, когда все веселились?
— Сначала я не веселился, ну а потом развеселился, — с достоинством ответил Перс.
— Как изволите вас понимать?
— А так, что сначала меня ни капли не интересовал ваш праздник. Да и не только сначала. Но одна дама, которую зовут Кристи Хрустальная, без конца крутилась передо мной, и я вынужден был пригласить ее танцевать.
Кристи, которая, разумеется, все слышала, возмущенно воскликнула:
— Какая наглость! — И решила, что больше никогда и не взглянет на Перса. Лучше уж выйти замуж за пузатого Карчи Кувшина, чем терпеть подобные оскорбления.
Жига пропустил мимо ушей возмущенное восклицание Кристи. Он снова обратился к Персу:
— Как вы думаете, почему мог произойти этот несчастный случай?
— Понятия не имею.
— Но вы же танцевали с Кристи неподалеку от Рози. Не показалось ли вам что-нибудь подозрительным?
— Показалось…
Крылышки Жиги задрожали от волнения.
— Что же именно, позвольте вас спросить?
— Кристи Хрустальная так сверкала, что у меня в глазах зарябило.
Жига уныло полетел дальше, а Кристи вовсе не нашла возмутительными последние слова Перса. Возможно, она его когда-нибудь и простит.
Шарика была такой грустной, что папа снял руку с подлокотника кресла — он всегда опирался на этот подлокотник, когда они занимались делами Комнатии, — и закурил.
— Что случилось, доченька?
Как сказать папе? Досадно, конечно, что Розике не повезло, что жители Комнатии перессорились и сердятся друг на друга. Но еще хуже, что Габи все чаще сердится на нее, Шарику. И она не понимает, за что. Господи, если б сестричка ее любила! В конце концов, зачем человеку сестра, как не для того, чтобы любить его…