И вот настало Рождество
Шрифт:
Я закусываю губу и отвожу взгляд. Не буду сегодня плакать, и плевать, что от пары коктейлей эмоции прорываются наружу. За закрытыми дверьми я выплакала перед Карлосом все слезы, пытаясь справиться с потерей Майкла, но не тут. Не на глазах у всех.
– Роуз, ты меня убиваешь, – отвечает Карлос и слезает со стула, чтобы оказаться ближе. – Ты умница, держишься молодцом. Маленькими шажочками, помнишь? Знаю, как тяжело тебе быть здесь и держать лицо.
Я оглядываю комнату. Моя команда – вся моя жизнь. Да, мне больно, но я бы ни за что не подвела их. Я обязана была прийти и поблагодарить их за еще один прекрасный рабочий год. Я пообещала себе, что
– И если ты правда считаешь, что одиночество поможет тебе пережить праздники, – говорит Карлос, – то я не буду разубеждать. Но не думай, что это неизбежность, милая. Так будет не всегда.
– Знаю, знаю, – я умудряюсь выдавить улыбку. – Может, это последнее Рождество, которое мне захочется провести в одиночку.
Карлос кивает и стискивает мою ладонь. Его лицо хочется рисовать – столько углов, и прямых линий, и очки, которые наверняка стоят больше, чем весь мой наряд.
Я чувствую, что он хочет сменить тему. Заставить меня снова улыбнуться. Его выдает выражение лица, уже не серьезное и сочувствующее; он принимается покачиваться и щелкать пальцами в такт музыке. Я узнаю Марайю Кэри.
– Ты эту песню заказал, признавайся? – спрашиваю я, морща нос. Чувствую, как изнутри пробивается настоящая улыбка.
– Конечно, нет.
– Немного жестоко, тебе не кажется? Если учесть слова. «Все, что мне нужно на Рождество, – это ты»? – я смеюсь, хотя мне хочется разрыдаться. – Ненавижу эту проклятую песню [1] .
Он поднимает руки и начинает пританцовывать, продолжая щелкать пальцами в такт.
– Потанцуем? Ты обещала. А потом я сделаю вид, что ты подхватила какой-то вирус и ушла домой отлеживаться, как мы и договаривались.
1
All I Want for Christmas is You (англ. – Все, что мне нужно на Рождество, – это ты) – название хита американской певицы Марайи Кэри, ставшей одной из самых прослушиваемых песен в зимние праздники. (Здесь и далее – прим. пер)
– Ладно, ладно, как скажешь, – отвечаю я. Хоть для меня это и самое тяжелое время в году, но бизнес есть бизнес и по счетам надо платить, поэтому иногда грусть приходится задвигать на второй план. – Один танец, и я ухожу.
Глаза у него загораются. Я вдруг замечаю двойника Майкла: в руке он держит бокал пива, вторую сунул в карман. Я чувствую на себе его взгляд, но не обращаю на это внимания. Как бы мне ни было грустно и одиноко, флиртовать ни с кем я не собираюсь, тем более с женатым мужчиной.
Мы проталкиваемся сквозь яркую веселую толпу, они подпевают и танцуют так, будто им плевать на все вокруг. И я тоже танцую.
Тело движется, но внутри хаос.
Все, что мне нужно на Рождество, – снова стать собой, но даже волшебство праздника не может исполнить это желание.
Джордж, большой комок черно-белой шерсти, приветствует меня у двери, вывалив огромный слюнявый язык. Несмотря на раздрай в душе, я наклоняюсь к нему, не успев даже снять пальто.
Я треплю его по ушам, и в ответ он едва ли не мурчит.
– Давай тебя покормим, да?
Несмотря на мысли о Майкле, чуть не вызвавшие у меня паническую атаку, сегодня
Но вот я дома, и передо мной – две недели ежегодного отпуска, а необходимость провести Рождество в одиночку снова выбивает у меня почву из-под ног.
Что я буду делать целых две недели, пока весь мир тусуется так, словно на дворе 1999 год? И до самого «большого праздника» еще десять дней. Почему я просто не зарылась, как обычно, в работу?
Раньше я любила это время года.
Скромное детство так и пестрит воспоминаниями о семейных посиделках в нашем старом разваливающемся домике на ферме: вот папа разжигает в гостиной камин, а мама поет – так себе – за чисткой капусты и морковки.
Моей обязанностью было украшать. Я брала на себя не только елку, я создавала магию Рождества в каждой комнате, а особенно гордилась убранством обеденного стола. Я была невероятно щепетильна к плодам своих трудов с тех пор, как научилась держать в руках клей-пистолет и рассыпать блестки. Я даже помню, как выиграла приз в школе за настольное украшение в виде красивого заиндевевшего пня с красной свечой посередине. В тот день я прибежала домой и поставила его на наш стол, уже любовно накрытый к ужину.
Рождественским утром мы с моей сестрой Сарой варили горячий шоколад и разносили его соседям. Эта традиция сохранилась и во взрослой жизни, и где бы мы ни были, на Рождество дом всегда был в наших сердцах.
Больше нет.
Несколько последних лет, с тех пор как потеряла Майкла, я проводила Рождество с выключенным телевизором. Компанию мне составляли Джордж и алкоголь – выпивка притупляла боль. Чувство было такое, словно я стою перед высоченной стеной, которую мне никак не перелезть, а снести ее не стоит и пытаться. Мне говорили, что мать Майкла, Эвелин, тоже в это время года впадает в оцепенение. Я навещала ее после несчастного случая, но до нее было не достучаться, а совесть не позволяла мне давить и настаивать. После его смерти она ото всех закрылась и никого не пускала. Даже меня.
Особенно меня. Боюсь, что она винит меня в случившемся так же, как и я сама.
Так что сейчас при одном упоминании Рождества страх и чувство вины сбиваются внутри меня в комок, как тесто, и душат. Как бы мне ни хотелось, я не могу вернуться домой.
Не могу. Не заслуживаю.
Я сбрасываю каблуки и падаю на диван. Под боком, как обычно, пристраивается Джордж.
– Мне кажется, я сегодня неплохо справилась, Джордж, – говорю я своему единственному верному товарищу. – Остались только мы с тобой, дружище. Мы с тобой закроем шторы и будем развлекать себя книжками и музыкой.
Следовало бы пойти спать, но я включаю телевизор. На экране – красивая задорная девица, лежащая на пляже. На ней бикини и праздничный колпак, она попивает вкусный коктейль и рассказывает о преимуществах проведения праздников на солнце.
Может, и мне слетать куда-нибудь, как предлагал Карлос?
Нет. Я буду чувствовать себя виноватой, если придется оставить Джорджа, хотя идея собрать вещи и уехать кажется мне страшно привлекательной.
Можно же и куда-то поближе съездить, разве нет? В самолет с дворняжкой, писающей незнакомцам на ноги, не сядешь, но можно было бы съездить в какой-нибудь уголок Ирландии, сменить обстановку.