И все-таки это судьба (сборник)
Шрифт:
На том и решили. Через несколько минут Шура уже ехала домой в такси, заботливо оплаченном Владимиром. Она ликовала, испытывала торжество. Она радовалась. А еще ей неудержимо хотелось плакать. То ли сказалось нервное напряжение последних месяцев, что провела она в тревоге и тщетных попытках вылечить маму. То ли накрыла ее пелена облегчения. Накрыла светлой, прозрачной вуалью, что приподняла мрачную, тяжелую ткань жизни, в которую до этого куталась Шура. То ли расцвела яркими красками надежда и заголосила, запела утешительными словами о том, что все будет хорошо.
– Все будет хорошо, –
В четверг после собрания Дина пришла домой с опозданием.
– Дина! – Бабушка стояла посреди коридора, опершись на трость, и укоризненно смотрела на внучку. – Но, право слово, разве можно заседать столько времени?! Себя не жалеешь – людей пожалей! У них других дел, что ли, нет, как только выслушивать про взносы и мероприятия?
– Ой, ба. – Дина скинула хлюпающие дождем боты, сняла мокрое пальто и взглянула в зеркало. Ну и чучело! Лицо красное, волосы висят мокрыми плетьми – и надо же было зонт дома оставить! – У меня, между прочим, тоже полно дел, кроме того, как им об этом докладывать.
– У тебя-то, – бабушка усмехнулась, – ну-ну.
– Не начинай, пожалуйста! – Дина скользнула в ванную, стянула мокрые брюки и колготы и прямо в блузке встала в ванну. Включила душ и подставила ступни струям горячей воды. Переминалась с ноги на ногу, блаженно улыбаясь. Бабушка заглянула и покачала головой.
– Вот дурында!
– Ба, а что на ужин?
– Сырники.
– Ух, мои любимые!
Дина отправила блузку в корзину с грязным бельем, завернулась в теплый халат (цвет розовый, на капюшоне заячьи уши – сплошной романтик) и уселась за кухонный стол, где уже стояло блюдо с сырниками и дымилась горячим чаем большая кружка.
– Ну, рассказывай! – потребовала бабушка.
– Да все как обычно. Концерт, потом нудятина всякая про дисциплину, опоздания, внеурочные отъезды, субботник опять же. Вот и все дела.
– Что-то непонятно. – Бабушка в задумчивости пожевала губу.
– А что непонятного, бабуль? Сырники – объеденье!
– Непонятно, почему ты после этой обычной ерунды явилась домой на час позже и еще сияешь как начищенный самовар.
– Я просто рада, что пришла наконец. А задержалась, потому что родители договаривались о дополнительных занятиях. – Только бы не покраснеть. Она ведь и не врет даже. Родной дом с горячими сырниками, чайком и бабулечкой – это, конечно, радость. И об уроках она договаривалась. Не придерешься.
– Договорилась? – Бабушка пристально смотрит на внучку.
Дина пытается кивнуть с равнодушным видом. Интересно, получается? Наверное, да, раз бабушка вполне миролюбиво спрашивает:
– А как прошел концерт? Что играли?
– Да разное. Чайковского, Вивальди, Таривердиева даже, представляешь?
– Таривердиева? И кто же? – Бабушка оживляется. Еще бы, ее любимый фильм – «Семнадцать мгновений весны». Она не устает повторять, что, кроме сюжета и актерской игры, там потрясающая музыка. Дина, конечно, предпочитает Вивальди, но согласна с тем, что «Я прошу…» цепляет за душу. И что
– Сестры Финеевы, – говорит она просто, чтобы сказать что-нибудь.
– Эти девочки? – Конечно, бабушка удивляется. Она в курсе всего, что так или иначе связано с Дининой жизнью. И память у нее великолепная. Все, что Дина рассказывает, запоминает и может потом обсудить и через месяц, и через год. Вот и теперь: – Ты же говорила, что они слабенькие и не концертные.
– Подтянулись. – Дина пытается контролировать цвет своего лица. – Ба, давай в «Эрудит», а?
– Давай! – соглашается бабушка. – Неси!
Дина в коридоре достает из своего портфеля листок и ручку, кладет на кухонный стол:
– Вот, очки записывать, пойду за игрой.
Когда она возвращается, бабушка пристально рассматривает что-то на обратной стороне листа, который принесла внучка.
– Как это понимать? – спрашивает она с чувством оскорбленного достоинства.
– Что? – недоумевает Дина и тут же вспыхивает. Она дала бабушке программу концерта. Естественно, никаких Финеевых там и в помине нет.
– Ты вообще была на собрании? – Бабушка отбрасывает листок.
– Да, – мнется Дина, – но не совсем.
– ???
– Концерт Ольга вела, а я только к собранию успела, с отстающим учеником надо было позаниматься.
– Не хочешь говорить – не надо. – Бабушка обиженно поджимает губы. – Что-то мне расхотелось играть.
– Бабуль, да я уже все сказала.
– Если бы это было все, ты бы сказала сразу.
Бабушка, конечно, права. Но как признаться другому человеку в том, в чем боишься признаться даже себе? Как сказать, что впервые за долгие годы Дине понравился не вымышленный герой, не красивая сказка, а реальный мужчина из плоти и крови? Да и потом, нечего ведь рассказывать. Понравился и понравился. Она ведь не знает о нем ничего. Хотя и того, что знает, предостаточно для того, чтобы с мечтаниями завязать. У человека есть дочь и, скорее всего, жена. Только этого бабушке знать не хватает. Начнет переживать, пить свои капли и, естественно, причитать:
– Не для того я тебя растила…
Хотя она и без того уже причитает:
– Не для того я тебя, Диночка, растила, чтобы ты мне на старости лет не доверяла.
– Ну вот и приехали! Бабуль, что ты такое говоришь?
– Правду. – Бабушка всхлипывает и театральным жестом прикладывает к глазам кружевной платочек. – Прав, прав был Тургенев – детям никогда не понять отцов.
– Как и отцам детей, – вздыхает Дина.
– Дина! – Бабушка взмахивает сухим платком. – Когда, когда я тебя не понимала, моя дорогая?