И вырастут крылья
Шрифт:
– Только брату не говори, – попросила она. – Эсмейлд не разрешает мне гулять с мальчиками.
Я, посмеиваясь, кивнула.
– Все старшие братья так делают.
А когда тигрица убежала играть, позвонила своему. Тот встревожился.
– Что-то случилось?
– Нет. Но вчера был Ламмас. Вот… поздравляю тебя.
– Мелкая, темнишь! – не повёлся Влад. – И прекрати уже так улыбаться. Видно же, что тебе не весело.
– Ох, братец! Скажи, что я дура!
– Конечно, ты дура!
Тут подбежала Лина.
– Дядя Влад!
– Привет, малюпасечка!
Ангелина захихикала.
– А мы с девочками играем!
Влад
– И я тут… с девочками играю.
Вот же кот блудливый!
– Замолчи! – шикнула я на мужчину. – Ну и шуточки!
Но он только смеялся. У меня как-то потеплело на душе. Если и есть что хорошее в случившемся, так это мои отношения с Владом. Мы не стали неразлучными, но теперь я знала, чувствовала, что у меня есть старший брат.
Через неделю пришёл срок вести Лину в лечцентр. И если в страднике я спокойно летела в Иринг, то сегодня трусила. Из отпуска вернулся Фёдор Зарецкий, и в этот раз мы попадём именно к нему. Я боялась этой встречи, боялась реакции мужчины и его насмешек. Даже если лекарю не сказали о моём разрыве с Воронцовым, он догадается, поймёт, почему я вернулась в Степь. Перед дверью в его кабинет я нервно выдохнула и постучала.
– Можно?.. Здравствуй, Федя! – я перевела (отвела) взгляд на дочку. – Линочка, поздоровайся!
– Здравствуйте! – тихо отозвалась моя девочка.
– Привет!
Зарецкий вёл себя нейтрально: как с обычными пациентами. Он пощекотал Ангелину, вызвав её смех, показал знакомую синюю бабочку, обновил заклинание на глазах девочки – и всё.
– До свидания!
Я готовилась к его шуточкам, подколкам, даже ждала их, придумывала, как отвечу, а он… Как будто мы не знакомы!.. Как на пустое место!.. Это была худшая издёвка!..
А чего я, собственно говоря, хотела? Когда-то, сделав свой выбор, именно я попросила Федю оставить меня в покое. Он оставил. А ведь Зарецкий предупреждал! Единственный, кто сомневался в искренности Артёма. Стало вдвойне горше за свою ошибку. Лишь закрывая дверь, перехватила его цепкий взгляд и заметила, как передёрнуло мужчину. Знаете, так смотрят на испорченную вещь. Вот была у вас любимая-любимая кофточка и вдруг порвалась. И вы смотрите на неё с жалостью, но понимаете, что она уже годится только на тряпки или в мусорницу. Вот и я, похоже, для Зарецкого стала ненужной порванной кофточкой. Настроение рухнуло вниз.
Это ощущение ненужности, не своего места поселилось в моей душе и крепло с каждым днём. Однажды ночью я захотела пить. Дурацкая привычка! Никак не могла от неё избавиться! Да и не пыталась, если честно! Я стояла на кухне, пила маленькими глотками воду и любовалась красивой ночью, вдыхая медовый аромат алиссума. Неожиданно увидела оборотней, возвращающихся с прогулки. Они шли, держась за руки. Я отступила в тень, не потому что хотела спрятаться и подслушать их разговор. Просто альфа был голый после оборота, и если оборотни нормально относились к обнажённому виду, то мне было неловко.
Наверное, Калина заметила свет в моём окне.
– Даша ещё не спит.
– Не ходи, – остановил жену тигр. – И ты разволнуешься, и она расстроится.
Тихие шаги по дорожке становились всё ближе. Фири-гахум была в обуви, и маленькие каблучки едва слышно стучали по камешкам.
– Я не удивлён таким финалом, – вдруг сказал тигр.
– Зачем ты так? – укорила мужа кошка. – Даша – милая и добрая девушка.
–
Калина зло засмеялась.
– Лучше замолчи, Джей! Я уже слышала подобное! Напомнить когда и где?
Шорох и сдавленный голос альфы.
– Не сравнивай нас, Кали!.. У наших историй разные исходные данные. Я с самого начала был настроен на брак с тобой, видел в тебе свою пару. А то, что случилось позже, объясняется тем, что я самоуверенный болван. Воронцов же с самого начала знал, что не женится на Даше. Это другое…
Остальное мне не удалось расслышать: оборотни скрылись за поворотом. Да большего и не требовалось. Я торопливо побежала наверх, лежала в своей постели и думала. Вспоминала слова лайдира – не ровня. Артём был жестче – пустышка. Они оба правы. Что ж, получается, мне всего лишь указали на моё место. А то, что после этого у меня душа в клочья – лишь моя проблема. Я забылась, решила, что любовь может всё. Вот и получила. Наверное, в глазах Воронцова – да и не только его – я действительно выглядела наивной простушкой и глупышкой. Меня впустили в мир сильных ненадолго, а я уже размечталась. Захотела семью, детей!.. Жалела ли я, что выбрала расстаться с Артёмом и сохранить самоуважение, – нет! Ни разу! Лучше потерять мужчину, чем потерять себя. Но время игр закончилось. Пора возвращаться в реальный мир!
Я даже не знаю, когда мне в голову пришла эта мысль. Может, она мне приснилась. А может, появилась, когда Лина показала свой рисунок…
– Что это, крошечка? – я с интересом разглядывала лист, испещрённый волнистыми линиями.
– Море.
– Такое большое?
– Огромное! – Лина развела ручки в стороны. – Видишь, какое? Кораблям надо много места.
И тут же подрисовала ещё несколько линий. Я не смогла удержаться от смеха.
– А где же отдыхать бедным морякам? Они же скучают по дому, по суше.
– На берегу, – тут же последовал ответ. – Моряки должны жить на берегу. Чтобы недалеко было!
Мы сидели с дочкой и рисовали дом для морских путешественников. Вернее рисовала Лина, а я любовалась ею.
– Второй этаж?
– Да, чтобы видеть все проплывающие корабли.
У моей девочки был ответ на любой вопрос!
– А зачем забор? Там же пляж кругом?
– А это только наш пляж. Другим сюда нельзя.
– Так это наш дом?
– Да. Смотри, – Лина от усердия высунула кончик языка. – Утром проснулся – и на море. А там волны шумят, чайки летают! И корабли! Хорошо же?
– Да, Линочка… Хорошо!
Я смотрела на детский рисунок и окончательно дозревала в своём недетском решении.
Узнав о нём, Калина разволновалась:
– Ты опять улетаешь?
– Да. Так будет лучше. Прошло уже два месяца. С Артёмом мы больше не виделись. Я перестрадала наш разрыв и готова двигаться дальше, – зажмурилась и с наслаждением вдохнула свежий воздух, чувствуя манящий вкус перемен. – Я готова начать новую жизнь.
– Но почему так далеко? Почему юг?
– Калина, милая, я хочу улететь отсюда. Хочу улететь туда, где никто не знает ни обо мне, ни о Лине. Где нас изначально воспримут как единое целое.