И заплакал палач...

Дар Фредерик

Мы двигались вперед, и тут я увидел двух карабинеров, возвращающихся с обхода.

– Скорей, сюда! – шепнул я Марианне.

Рядом у дороги рос колючий кустарник. Мы присели, спрятавшись за ним.

И замерли, не двигаясь, даже не глядя друг на друга, пока полицейские проходили мимо.

– Пошли!

Она поднялась, взяла свою сетку с фруктами. Вид у нее был довольно озадаченный.

– Даниель! – вдруг сказала Марианна, остановившись поперек дороги, – я вижу, ты что-то от меня скрываешь...

– Какая

ерунда!

– К сожалению, нет... Разве можно поверить, что ты прячешься от первого встречного жандарма только потому, что занимался во Франции политикой?

– Именно так!

– Нет. Я тебе не верю. Если бы твое присутствие в этой стране было бы нежелательным, тебе бы просто визы не выдали!

Женская логика взяла верх. Мне стало не по себе.

– И потом, – продолжала она, – перед тем, как съездить во Францию, ты же не боялся полицейских. Даже выпивал с ними в "Каса Патриота"!

Этот последний довод убил всякое желание спорить. Виноград и персики полетели в пыль, а ее руки вцепились мне в свитер.

– Это из-за меня, я чувствую!

– Ненормальная!

Я сказал просто так, но она опустила голову.

– Может, и так...

– Ну, послушай, Марианна, я же пошутил...

– Нет. Я много думала о себе. Потерять память от какого-то там ерундового шока можно, только если мозги и так не очень-то крепкие.

– Какое это имеет отношение! Просто случился необъяснимый феномен...

– Во всяком случае, ты не ответил на мой вопрос: ведь это из-за меня нужно прятаться?

Я настолько растерялся, что чуть было все ей не рассказал. Сначала хотел выплеснуть правду ей в лицо, как ведро грязной воды. Но потом все же успокоился. Нет, нельзя так с ней поступить. Надо было обмануть Марианну во что бы то ни стало.

– Ладно, скажу тебе правду.

– Скажи!

– Когда я возвращался, случайно в окрестностях Джероны задавил человека. Одного старика... Он улицу переходил. Я подумал, что меня арестуют и...

Она покачала головой. Ну и положеньице! Я лопотал нечто нечленораздельное, чтобы избавить ее от правды, а она, убийца, важно и уверенно, с упорством, достойным старого полицейского служаки, задавала вопросы.

– За несчастный случай не могут арестовать. По крайней мере, надолго. Ты лжешь!

Скулы ее покраснели, а глаза уставились в одну точку. Пальцы все цеплялись за мой свитер, и я чувствовал, как ее ногти впиваются мне в грудь.

– Я хочу правды, Даниель. Если ты меня любишь, то все скажешь. Отвечай, что ты узнал обо мне?

– Что бы я мог узнать о тебе такого, чего нельзя говорить?

Возражение задело ее за живое. Руки, как плети, упали вниз, на юбку.

– Правда... Если только... Скажи, Даниель, я была замужем, да? Меня ищет муж?

– Нет.

– Я что-то сделала плохое... раньше?

Я больше не мог.

Настоящий допрос с пристрастием.

– Да нет же! Как бы я мог об этом узнать?

– Я думала... Это видение... сегодня днем... Кровь... Как ты думаешь, может, я видела все это раньше и...

– Прекрати себя терзать, а то и впрямь станешь сумасшедшей, милая моя. Раз уж так хочешь, слушай: меня ищет французская полиция.

– А что ты наделал?

– Меня обвиняют в мошенничестве.

– Врешь, ты же честный человек! Никогда не смог бы причинить кому-то вред.

– Когда-то шутки ради я сделал копию с Матисса. А потом ко мне в мастерскую пришел один любитель живописи, заметил картину, и я ему сказал, что она подлинная. Он захотел ее купить. А мне как раз надоело все время подыхать от голода. Я ухватился за эту возможность. Он дал много денег, и я смог приехать в Испанию. А когда ездил во Францию, там прочитал в газетах, что меня разыскивают за подлог и мошенничество. И сразу вернулся сюда. Понимаешь, не для того, чтобы сбежать от правосудия, а только из-за тебя, боясь тебя потерять!

Я глядел на нее. Не знал, поверит ли она на этот раз, но на всякий случай выложился весь, говорил так проникновенно, что даже сам разволновался. Признание в нечестности влекло за собой комплекс вины. Она поверила. Лицо ее стало напряженным, строгим.

– Ты сделал это?

– Да, но...

– Ты, художник, воспользовался своим талантом, чтобы вымогать деньги!

– Послушай, Марианна!

– Вор!

Даже если бы в меня ударила молния, и я не был бы так оглушен. Она! Она оскорбляла меня, обливала презрением!

– Марианна!

– Обманщик!

– Послушай!

– Три раза подряд соврал. Конечно, я не поверила... Господи Боже мой!

Марианна кинулась на каменистую дорогу. Она всхлипывала, а у меня не было сил ее утешить. Теперь обелить меня в ее глазах могла только правда, правда о ней самой. И как раз эту-то правду я не имел права говорить!

Я решил дождаться, пока она сама успокоится. И в конце концов Марианна пришла в себя.

– Ну все, отревелась? – сухо спросил я.

Она кивнула.

– Тогда пошли...

Ох, как я разозлился на нее и на себя самого! Схватил с земли сетку с фруктами и зашагал к дому. Она плелась рядом, руки безвольно болтались. В голове у меня словно ударами молотка отдавалось цоканье ее каблучков по дороге.

25

За ужином мы почти не ели и не разговаривали. Нам нечего было сказать друг другу. Солгав, я сам создал такую правду, которая оказалась для нее невыносима. Оставалось только ждать. Я мысленно ругал себя на все лады. Надо было бы придумать какое-нибудь другое объяснение. Вообще-то я и пробовал по-другому, но безуспешно.