И жили они долго и счастливо...
Шрифт:
— Воды не давай, — предупредил Ивана Клаус. — Позже дадим, а то простынут.
Потом они закатили сани в сарай, расправили теплый полог из медвежьей шкуры, чтобы просыхал.
— Сядем, — махнул рукой Клаус и первым уселся в сани, на широкую скамью, достал из внутреннего кармана куртки металлическую фляжку и пару миниатюрных стопок. Они разлили по стопкам коньяк, чокнулись, Клаус закурил.
— Ну?.. — робко спросил Иван.
Клаус не торопился с ответом. Он сделал несколько глубоких затяжек, смакуя сигаретный дым, словно сладкий ликер, пустил несколько дымных колечек, и только потом ответил:
— Неплохо,
Он еще немного помолчал, выпустил еще колечко и добавил:
— Не то, чтобы сильно по работе помогла… Нет, не скажу. Хреновая помощница, если честно. Но морально… Пятьсот километров по тундре ехать, это вам не шутка — скука смертная. А тут эта дурешка — болтает себе, о погоде, об оленях, о том, о сем…
Он хлопнул Ивана по плечу.
— В общем, молодец.
Иван покраснел. Клаус сосредоточился на сигарете и на несколько минут воцарилось молчание. Потом Клаус сказал:
— Я вот еще чего подумал, пока ехал. Я эти пятьсот километров за восемь часов проезжаю. Так? Быстрее ехать — выигрыш в скорости невелик, а олени умотаются. А вот если бы по воздуху лететь…
Иван улыбнулся.
— Значит, чтоб летали?..
— Чтоб летали, — усмехнулся Клаус. — Теперь — официально. Задание тебе такое. Чтоб летали.
— Будут летать! — подскочил Иван.
— Не спеши, — махнул рукой Клаус. — До следующего года успеешь. Сейчас тебе вот о чем надо подумать. Слушай концепцию.
Он глубоко затянулся, огладил бороду и принялся излагать Ивану концепцию. Иван слушал, раскрыв рот.
— Справишься? — спросил его Клаус.
Иван поглядел в пустую стопку, немного помолчал. Клаус понял его молчание по-своему, плеснул коньяку сначала Ивану, потом себе.
— Надеюсь, — неуверенно сказал Иван.
— Справишься, — отмахнулся Клаус. — Над имиджем только поработаем. Тебе бы бородку отрастить, чтобы посолиднее выглядеть. А девчонку, знаешь, бери с собой. Я-то привычный, а вот тебе помощь пригодится. Идет?
Иван криво улыбнулся.
— Значит, так и договоримся, — весело сказал Клаус. — Рождество мое, Новый год — твой. Давай, по маленькой!
— С праздником, — кивнул Иван.
— С праздником, — отозвался Клаус.
Они чокнулись и выпили. Потом они еще долго сидели в санях, прикрыв ноги медвежьим пологом, пока не допили всю фляжку, и Клаус, с каждой стопкой все больше краснея, рассказывал Ивану о том, как встречали Новый год в прежние времена.
А в офисе у открытого окна второго этажа танцевала Снегурочка. Снежинки залетали в окно, кружились вместе с ней в танце, падали на ее плечи и шапочку с белой меховой оторочкой, а она улыбалась и напевала что-то себе под нос. Она была счастлива.
Рыцарь, дракон и ее высочество
Нет, вы только подумайте! Какая наглость — назвать меня заколдованной принцессой!.. Никогда больше не буду иметь дела с этими безмозглыми трубадурами. Мало того, что стихи у них весьма посредственные, так еще и наврано с три короба!
И сэр Руперт тоже не был принцем на белом коне, а всего только завалящим рыцарем, каких пруд пруди, а его пегая
Ладно уж, расскажу, как все было на самом деле.
Служил я тогда у одного местного короля. Ну, знаете — старомодный старикашка; уж поди лет двести, как запирать принцесс в башнях вышло из моды, а у него не то ностальгия, не то просто помешался старый пердун на старине. В общем взял, да и запер дочку в один заброшенный монастырь, ну а чтобы разным кретинам-рыцарям было интереснее ее спасать, нанял меня. Торговались мы с ним полдня, пока не пришли к обоюдному согласию: десять ведер золота, половину вперед. Я дракон не жадный, много не беру.
Было это лет тридцать назад. Принцесса была тогда сопливой пятнадцатилетней девчонкой, капризной и абсолютно безмозглой — хотя, пожалуй, я немного несправедлив к малышке; надо было сказать «была, есть и всегда будет», потому что если ее характер и менялся, то уж точно не в лучшую сторону. Мозгов у нее не хватало даже на то, чтобы самостоятельно напялить панталоны. Впрочем, панталоны на нее всю жизнь надевали две фрейлины.
Я ничего не имею против человеческой глупости. Я даже был бы готов простить ей ее глупость — принцесса все-таки. Но характер!.. Боже мой, какой у нее был характер!..
Она была капризна. Если ей не нравилось, как сидит платье, или ей казалось, что ее туфли недостаточно хорошо начищены, если весной ласточки начинали строить гнездо не над ее окном, а над соседним, она падала на пол, размазывая по лицу слезы и сопли и визжала так, что в соседней деревушке беременные женщины рожали раньше срока. Она могла впасть в истерику, если дождь начинался в то время, когда она собиралась на прогулку. А осень была сущим мучением для всех обитателей королевского замка — принцесса ежеминутно устраивала концерты, требуя, чтобы лето не кончалось и обещая пожаловаться папеньке.
Она была самоуверенна. Однажды, катаясь на лодке, принцесса выпрыгнула за борт, будучи в полной уверенности, что сможет ходить по воде. Через несколько минут пожилому слуге с трудом удалось втащить ее, промокшую и наглотавшуюся воды, обратно в лодку. Как только принцесса очухалась, она заявила, спасая остатки тщеславия, что поскользнулась на рыбе.
Принцесса была болтлива. Она трепалась и трепалась, словно язык у нее был прикреплен посередине, и производила при этом такой же шум, как дюжина торговок в базарный день. Если вы полагаете, что ее репертуар состоял из наивных рассуждений о юных пастушках и овечках и умилений над пушистыми котятами, вы ошибаетесь. Девица со знанием дела рассуждала о рыцарских турнирах («трах — и начисто снес ему башку!»), казнях («если дергать за жилки, то пальцы на руке сжимаются и разжимаются!..») и спиртных напитках («…болела два дня, наблевала, наверное, целый таз — представляешь?..»). Весь этот поток слов она щедро сдабривала лексиконом деревенского кузнеца, уронившего раскаленную железяку себе на ногу.