И жизнь моя – вечная игра
Шрифт:
– Говорили мне, что крепко ты стоишь на ногах, – стараясь не смотреть Тимофею в глаза, раздосадованно сказал Голован. – Не думал, что настолько...
– И что с того?
– Не осилить мне твою рать.
– Это и свинье понятно.
– Позволь мне повернуть обратно.
– Зачем? Оставайся. Я тебе яму добрую приготовлю, дно соломкой простелю. Хлебцем кормить буду, воду на голову лить...
– Кто старое помянет, – начал было Голован.
Но Тимофей его перебил.
– Где ж старое? Ты снова на меня войной пошел. Не можешь старое забыть. И я не могу...
– Погоди, – испуганно мотнул головой воевода. – Ты же не знаешь, почему я здесь.
– Почему?
– Князь меня послал. Я ему говорил, что с тобой лучше не воевать. А он – иди... И если я не вернусь, он новое войско пошлет, гораздо больше прежнего. Ты же знаешь, он много врагов победил, много земель себе вернул. Но война сил много забрала, не сладить ему с тобой. Сейчас не сладить, а со временем он соберет большое войско...
– Пусть сбирает. Со щитом придет, на щите унесут.
– Но ты же не хочешь воевать... А я знаю, как ты силен. И уговорю князя заключить с тобой мир. Не будет он после того тревожить тебя. Живи себе дальше во славу...
– Гладко стелешь, воевода... А готов держать ответ за свою речь?.. Я ведь буду ждать, когда князь твой приедет ко мне. Не надо с поклоном, надо, чтобы с миром и добрыми пожеланиями. И если до осени не приедет, то я сам нагряну к нему. Со всей своей ратью. Ты знаешь, воевать я умею. Рязань сожгу, а тебя твоему князю отдам – на растерзание. Пусть он тебя за обман к березам привяжет...
Это была страшная казнь – согнуть четыре березы, привязать к ним человека за руки-ноги... На четыре части несчастного разорвет. Видимо, представил Голован, как разлетаются его клочки по закоулочкам, побледнел.
– Ты же знаешь, если я что-то захочу, то меня ничем не остановишь, – жестко поставил точку Тимофей.
– Знаю... И войны с тобой не хочу... Сам с тобой мира желаю...
– Зачем тебе мир со мной?
Голован ответил не сразу. Долго-долго думал, наконец сказал:
– Слышал я, Ладу ты в черном теле держишь?
– В черном теле? – удивленно повел бровью Тимофей. – Ключницей она служит. Как раньше ключницей была, так и сейчас. Только не у меня, у Варлама... Тебе то что до нее?
– Как что? Люба она мне была.
– Что было, то сплыло...
– Это у тебя, поди. А я ее забыть не могу... Хоть бы одним глазком на нее взглянуть...
– Взглянешь. С князем своим ко мне приедешь, глянешь на нее... Все, ступай.
Он позволил уйти Головану со всем войском. Ему действительно нужны были невольники для тяжелых работ, но он не жалел, что не пленил вражескую рать. Рязанский князь вернул себе обратно много земель. Великое княжество все еще слабо, но
А если нет... Тимофей и впрямь мог собрать сильное войско, чтобы взять Рязань. Возможно, он и пойдет на рязанского князя войной, если Голован не сдержит взятое слово. Горшки хорошо закалять обжигом в печи, а ратников – жесткой сечей на поле брани.
Вражеское войско ушло. Тимофей проводил его взглядом и повернул свою дружину обратно.
– Пусть знают нашу силу, – бодро и вместе с тем с сожалением сказал Варлам, ревеньский посадник.
Он рвался в бой и был не прочь преследовать уходящего врага. Но и господина своего не мог осуждать за его решение.
– Наша сила в нас самих, – пристально посмотрел на него Тимофей. – Пока на ногах крепко стоим, супостат стороной обходить нас будет. А пошатнемся, слетится воронье на поживу... Почему шесть лошадей за зиму сдохло?.. Почему приплод у коров меньше, чем в прошлом году?..
Почему, почему, почему... Война войной, а за хозяйством следить надо, ничего из виду выпускать нельзя. Так что пусть отчитывается посадник за свои вольные и невольные упущения...
Варлам истово перекрестился, когда понял, что Тимофей не очень серчает на него. Не так уж плох он, как могло показаться. И хозяйство у него крепкое. Было бы глупо смещать его с насиженного места. Пусть правит дальше, пусть процветает Ревень.
– Устал ты, поди, с дороги, – издалека начал Варлам. – Сколько верст отмахал, против Голована стояли... В баньку бы тебе, князь. Хорошую баньку поставил, большую, светлую... Кваску тебе холодного подам... Или меду, если изволишь... Можно и вовсе повеселей...
– Повеселей, говоришь? – нахмурился Тимофей. – У меня жена венчанная есть, детей трое...
– Ну, я ж не настаиваю... – замялся посадник. – Так, если вдруг... Ну, мало ли что...
– Вышел я из того возраста, когда мало ли что, – усмехнулся князь. – Не гуляю больше...
– Знаю, знаю, – часто закивал Варлам. – И сам не прелюбодеешь, и других от этого сдерживаешь... Я и сам такой, жену люблю, на сторону не гляжу...
– А Лада как поживает? – осадил его Тимофей.
Зашевелился в нем червь, запавший в душу с языка Голована. Зачем он сказал ему про свою зазнобу? Зачем всколыхнул прошлое?..
– Лада?.. Хорошо с ней все... Краса, коса до пояса... Но я с ней ни-ни... От жены не гуляю. Да и она повода не дает...
– Замуж еще не отдал? Или не берет никто?
– Ну, не берет... Желающих много... Говорю же, краса-баба... Так она ни с кем не хочет... Я так думаю, по тебе сохнет...
– Почему же я давно ее не видел?
Частенько Тимофей наведывался в Ревень, но, казалось, Лада делала все для того, чтобы не попадаться ему на глаза. А сам он не искал встречи с ней. С глаз долой – из сердца вон...
– Ну, дела у нее... Всегда в работе... Но я так думаю, немилости она твоей боится. Ты же в монастырь спровадить ее хотел...
– Может, еще и спроважу.