И жизнь моя – вечная игра

Колычев Владимир Григорьевич

– О чем задумался, свет мой?

Лада тихонько подступила к нему со спины, нежно обняла руками его голову, грудью прижалась к затылку.

– Да вот, думаю. Варлам суд по Правде вершит. А хороша ли эта правда? Сын за отца должен отомстить, но кровь порождает кровь. Око за око – один род вырезает другой род. Войны нет, а люди гибнут... Меч достал, но не ударил, плати одну гривну, не сорок. Это правильно. Меч сгоряча из ножен можно вынуть. Вынул и одумался. Правильно, зачем человека убивать?

– Стареешь, сокол ты мой ясный, –

улыбнулась Лада.

– Я?! Старею?! – удивился Тимофей.

– Все мягче становишься...

– Не мягче, а мудрей.

– Раньше ты бы так не рассуждал. Вспомни себя – если достал меч, то не остановишься, пока не порушишь своих врагов... А за сестру свою как мстил? За меня...

– Раньше я только за себя думал. Сейчас мне за моих людей ответ перед Богом держать.

– Вот уже и о Боге все чаще думаешь.

– Разве это плохо?

– Нет. Но со мной – прелюбодейство, а Бог этого не велит... Скоро ты совсем покинешь меня...

– Нет, – невесело усмехнулся Тимофей. – Дальше грешить будем... Иди ко мне!

Он обхватил Ладу рукой, посадил ее к себе на колени.

– Услады хочешь? – замурчала она.

– Ты же меня не прогонишь?

– Нет. Сама за тобой бегать буду... Вином если угостишь...

– Сразу могла бы сказать.

Тимофей привез с собой из Заболони несколько корчаг с виноградным вином, чтобы князя рязанского приветить. Лада же вино любила. От меда и браги нос воротила, а вино пришлось по вкусу.

Он повелел подать в покои кувшин с вином, сам разлил его по чаркам. Лада выпила, затем села к нему на колени, нежно и страстно обняла...

Потом она подошла к столику, где стояло вино, разлила его по чаркам. Подала ему.

– Добрый нектар.

– Купцы привезли, из Тмутаракани.

– Славное вино...

Тимофей и сам это знал. Ароматное, сладковатое, с легкой терпкой горчинкой. Он осушил свою чарку, закрыл глаза, наслаждаясь вкусом.

– Пей. Закончится, еще принесут...

Он и сам был не прочь упиться. Доброе вино как нельзя лучше подходило для постельных утех. Жесткая медовуха – совсем не то.

– А для князя хватит? – спросила Лада.

– Я твой князь...

– Да, но есть еще великий рязанский князь.

– Ты про меня думай. Я – твоя забота.

– А я твоя забава...

– Не хочешь же ты, чтобы рязанский князь тобой позабавился?

– А ты что, хочешь предложить ему меня?

– Что за вздор ты несешь? – возмутился Тимофей.

– Но я же для забавы создана...

– Кто тебе такое сказал?

– Ты говорил. Да и так ясно. Захар меня испортил, а ты меня подобрал. Как вещь – ненужную, но красивую...

– Что это на тебя нашло? – сердито насупился Тимофей.

– Может, вино пьяное...

– Не пей больше.

– Не буду. Но это же не изменит меня. Как была твоей забавой, так и осталась... И не только твоей? Захар, Федот, ты... Снова ты...

– Голована забыла.

– Нет,

не забыла... Не могу его забыть... Я не была для него забавой. Он жениться на мне хотел...

– Почему же не женился?

– Не успел. Ты его прогнал...

Тимофей лежал на спине, а Лада сидела на постели, склонившись над ним. И пристально всматривалась в его глаза, как будто видела в них что-то.

– Ты его прогнал, – замысловато улыбнувшись, спустя какое-то время повторила она. И, осмелев, добавила: – А я, дура, недодумалась сказать ему про подземный ход... А ведь знала...

«Почему дура?» – хотел спросить Тимофей. Но вдруг понял, что язык не слушается его. Он попробовал подняться с постели, но тело не хотело ему подчиняться. Он с ужасом понял, что не чувствует ни рук, ни ног. И глаза застыли в одном положении, даже зажмурить их не мог. Но при этом он хорошо видел, как на губах Лады змеится предательская улыбка... Она отравила его. Яд какой-то в вино подмешала...

Тимофей понял, что медленно умирает. Еще немного, и глаза его закроются сами по себе. Навечно. И уши перестанут слушать голос изменницы... Но пока что он слышал все, что говорила она.

– Тебя любила, его презирала... А потом поняла, что тебя презирать надо... На Любаве ты женился, потому что чистая она... А я грязная... Но Головану все равно было, что про меня люди говорят. Он вправду на мне жениться хотел. Любил меня как никто другой... А потом ты появился. Плюнул на меня... Смилостивился через годы. А годы эти уже не вернуть... Я уже не молода, но Головану все равно. Он женится на мне... Говорил он со мной намедни, сказал, что женится. Потому что любит... Завтра он будет. С войском придет. Ревень возьмет, Заболонь... Ты не бойся, с Любавой твоей ничего не случится. Он не изверг, да и я зла на нее не держу... И детей твоих не тронем... Умри с миром, мой дорогой. Умри...

Но Тимофей не умирал. Он продолжал видеть Ладу, слышать ее. Но не мог ничего сказать ей в ответ, не мог укорить ее, проклясть страшным словом.

– Умри! – уже требовала от него Лада.

Схватила его за плечи, с силой тряхнула.

– Умри!!!

Но Тимофей продолжал смотреть ей в глаза.

– Ой, что же я наделала? – схватилась она за голову. – Как же я могла!

Она снова принялась его трясти, но уже для того, чтобы оживить его.

– Ты не умрешь... Ты не умрешь!.. Ты не можешь умереть!!!

Но Тимофей умирал. Он сам чувствовал, как покидают его последние жизненные силы. И глаза его стали закрываться...

Женщины. Отрада мужчин, их же и проклятье. С них все начинается, ими все и заканчивается... Нельзя было верить Ладе, нельзя... Но уже поздно что-либо исправить. Не быть Заболонью великим княжеством... И простит ли его за это Бог там, на небесах? И простят ли его вообще за те грехи, которые он взял на душу за свою недолгую, но такую насыщенную жизнь?..