И. В. Сталин. Вождь оклеветанной эпохи
Шрифт:
Ленинградцы жили в голоде, холоде, под вражеским обстрелом. Они умирали. И в то же время жили большой духовной жизнью. «Казалось, хлеб, прежде всего хлеб, ну еще вода и тепло!.. Ничего другого. Так ведь нет! В иссушенном организме душа, страдающая и униженная голодом, тоже искала себе пищи. Жизнь духа продолжалась. Человек порой сам себе удивлялся, своей восприимчивости к слову, музыке, театру. Стихи стали нужны.
Стихи, песни, которые помогали верить, что не бесполезны и не тщетны его муки беспредельные. И еще многое нужно, просто необходимо было ленинградцу. Живой голос брата по судьбе — осажденного Севастополя. И уверенность, что Москва устоит и отбросит танки Гудериана. И обязательно — больше, чем даже хлеб, вода, тепло! — необходима была надежда, свет победы в конце ледяного тоннеля… По этому тоннелю люди и двигались, зажав в себе всё, что могло казаться лишним, не главным», — пишут А. Адамович и Д. Гранин.
Павел Филиппович Губчевский, работник Эрмитажа, вспоминает, продолжают авторы «Блокадной книги»: «Эрмитаж вывез миллион сто семнадцать тысяч предметов. Но фрески остались, например,
И по этим пустым глазницам-рамам я провел несколько экскурсий. По пустым рамам! Это было в конце апреля сорок второго года. В Ленинград привезли из Сибири молодых бойцов на курсы младших лейтенантов. Они помогли перетащить нам в сухое помещение великолепную ценную мебель, которая оказалась под водой. Я поблагодарил ребят, а потом повел их по Эрмитажу, по пустым рамам. Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют».
«Эти рамы — от Пуссена, Рембрандта, Кранаха, от голландцев, французов, итальянцев — были для Губчевского обозначением существующих картин. Он неотделимо чувствовал внутри рам полотна во всех подробностях, опенках света, красок — фигуры, лица, складки одежды, отдельные мазки. Отсутствие картин для него сейчас делало их еще нагляднее. Сила воображения, острота памяти, внутреннего зрения возрастали, возмещая пустоту. Он искупал отсутствие картин словами, жестами, интонацией, всеми средствами своей фантазии, языка, знаний. Сосредоточенно, пристально люди разглядывали пространство, заключенное в раму. Слово превращалось в линию, цвет, мазок, появлялась игра теней и воздуха… В этой блокадной жизни слово воссоздавало картины, возвращало их, заставляло играть всеми красками, причем с такой яркостью, с такой изобразительной силой, что они навсегда врезались в память. Никогда после Павлу Филипповичу Губчевскому не удавалось проводить экскурсии, где люди столько бы увидели и почувствовали».
В условиях Ленинграда выжить, просто выжить, уже было подвигом. Но ленинградцы жили, писали книги и стихи, сочиняли прекрасную музыку, проводили научные исследования. Г. А. Князев и его сотрудники работали над многотомной «Историей Академии наук СССР». Д. Шостакович написал героическую Седьмую симфонию, посвятив ее родному городу, нашей грядущей победе над ненавистным врагом. Ее исполнение в осажденном городе голодными измученными музыкантами еще раз продемонстрировало всему миру стойкость ленинградцев, их волю к победе.
Прекрасные, мужественные стихи, полные любви к Ленинграду и Родине, зовущие ее сынов и дочерей к самоотверженной борьбе с врагом, писала Ольга Берггольц.
Мы предчувствовали полыханьеЭтого трагического дня,Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье,Родина! Возьми их у меня!Я люблю тебя любовью новой,Горькой, всепрощающей, живой,Родина моя в венце терновом,С темной радугой над головой.Он настал, наш час, и что он значит —Только нам с тобою знать дано.Я люблю тебя — я не могу иначе,Я и ты — по-прежнему одно.Ленинградцы мужественно защищали свой город. И поразительно: в тяжелейших условиях, под огнем, в голоде и холоде выпускали для Красной армии танки, пушки, снаряды. Подсчитано, что за неполных шесть военных месяцев 1941 года рабочий Ленинград сдал Красной армии и флоту 713 танков, 480 бронемашин, 58 бронепоездов, 2405 полковых и 648 противотанковых пушек, около 10 000 минометов, изготовил свыше трех миллионов снарядов и мин, более 80 000 реактивных снарядов, авиабомб. Кроме того, на Кировском заводе, на заводе «Металлист» и других было отремонтировано около 500 танков и более 300 орудий. Адмиралтейский, Балтийский и другие заводы перевооружили, отремонтировали 186 кораблей.
И все это, и все это в тех условиях, в таких условиях, — подчеркивают А. Адамович и Д. Гранин.
Наряду с мужчинами — рабочими и бойцами Красной армии — беспримерное мужество и стойкость духа показывали женщины Ленинграда. «Перед нашими женщинами мы — солдаты, офицеры, мужчины — должны снять шапки, поклониться, — говорит генерал Лагуткин в беседе с авторами «Блокадной книги». — Ведь это они сбрасывали зажигательные бомбы с крыш домов, со зданий, тушили пожары, откапывали заваленных, помогали голодным, умирающим, хоронили мертвых, спасая город от эпидемий… После прорыва блокады, вернее, после снятия ее, наши части — подчеркиваю, все те же девушки — по заданию командования Ленфронта помогали частям фронта громить противника. В тяжелых зимних условиях, часто на заминированной территории, наши полки, двигаясь за наступающими частями, восстанавливали железные дороги на главнейших направлениях. Они восстановили двести два километра железных дорог, пятнадцать железнодорожных мостов и семнадцать мостов деревянных. Они разминировали много площади, для того чтобы наши войска прошли. Когда я был на одном из направлений и по этим дорогам, которые восстанавливали наши бойцы, двигались эшелоны войск, то из вагонов солдаты и офицеры так кричали «Ура!», так они приветствовали со слезами на глазах этих замечательных бойцов-девушек, благодарили! Дальше. Нельзя списать со счетов и такие мероприятия, как разминирование пригородов Ленинграда. Вот взять Пулковские высоты, Пушкин, Колпино, Петродворец и много, много других. Ведь там были миллионы мин и снарядов! Кто их разминировал? Большинство из них разминировали солдаты МПВО… Девушки. Они обезвредили на большой территории более семи миллионов взрывоопасных предметов. Что это? Разве это не героизм?! Разве это можно забыть?! (Ведь многие подрывались, до 18 %.)».
Лишь в конце 1941 года, когда удалось начать завозить в Ленинград продовольствие по Ладоге, по ледовой «дороге жизни», когда этот завоз перестал превышать расход, продовольственное положение ленинградцев чуть-чуть улучшилось; Военный Совет Ленинградского фронта принял решение: с 25 декабря сорок первого года рабочим прибавить 100 граммов хлеба, то есть вместо 250 граммов выдавать 350, а остальным группам населения прибавить 75 граммов, то есть вместо 125 выдавать 200 граммов. Конечно, это было мало, очень мало, но люди, ленинградцы, никогда и не терявшие надежды, почувствовали, реально ощутили: отстоим Ленинград, одолеем, победим фашистов.
Невозможно подсчитать и учесть вклад в победу ленинградцев. Всех ленинградцев, всех, кто просто жил и старался не даться смерти в блокадном городе; всех — стариков, детей, женщин», — пишут А. Адамович и Д. Гранин.
Поэт Сергей Наровчатов, воевавший в Синявинских болотах, однажды сказал нам: «А ведь мы не смогли бы столько держаться там, голодные и обессиленные, если бы рядом не было живого города, огромного и живого Ленинграда! Просто лес, просто болото так защищать невозможно было бы».