И.П.Павлов PRO ET CONTRA
Шрифт:
Как откровение свыше, вдруг, появляется в воображении Ивана Петровича картина запала, искры, которая зажигает ко стер, и этой искрой служит в нашем случае эта первая, рефлек торно вызванная порция желудочного сока, которая дальше, переваривая пищу, ведет к образованию продуктов, химически действующих и поддерживающих выделение сока. Эта мысль дает канву для новых постановок опытов. Эти новые постанов ки опытов в свою очередь требуют новых хирургических комби наций фистул, новых операций. Эти новые операции ведут к новым идеям на почве целесообразной сочетанной деятельности железистых органов, отсюда новые постановки опытов и т.д. Так этот ком, как некий снежный ком, катится и растет, растет так, что требуется помощь многочисленных сотрудников, чтобы с ним справиться, чтобы катить его дальше.
Влечение Ивана Петровича в сторону изысканий целого, не тронутого, жизнерадостного животного, ведет, с другой стороны, к тому, что все исследования его в высшей степени жизненны, все результаты легко усваиваются даже неспециалистами, ста новятся популярными; все его темы так ясны, что найти кадры сотрудников для их обработки можно без затруднений. Сотруд нику, в сущности, отводится на первых порах очень скромная роль: вся сложность идейная и методическая уже оформлена. Но
Я неоднократно указывал, что характерная черта исследова тельского облика Ивана Петровича заключалась в его интуиции на почве целесообразности функций животного организма. Вспомним, однако, что учение о целесообразности, так называ емая телеология, имеет плохую репутацию в истории человече ской мысли. На почве телеологии при помощи телеологического принципа вместо объяснения взаимоотношений явлений давались лишь слова. Телеология была из естествознания изгнана, в естественных науках вопросы о цели совершенно устранены. Ес тествоиспытатель, так учат нас, не должен спрашивать при сво их исследованиях, для чего, с какой целью имеет место такое или иное явление. Вопросы, на которые современное естествознание отвечает, ограничиваются лишь причинной связью явлений: почему, в какой причинной связи? Вопросы о цели считаются дурным тоном, которого никто не разрешает себе. И. П. Павлов смотрит иначе. Он пользуется этим принципом. Но нужно хоро шо понимать, что Иван Петрович пользуется им не для того, чтобы при помощи его что-нибудь объяснить; он нисколько не исповедует телеологического образа мыслей, он применяет его только для того, чтобы при помощи этого принципа находить новые гипотезы, новые темы, которые, будучи раз поставлены, подвергаются дальше обычному ходу исследовательского экспе риментального анализа; первоначальный же путь, в порядке целесообразности приведший к данной теме, совершенно отбра сывается и не играет дальше никакой роли в ходе анализа. Иван Петрович высказался относительно этого предмета в одной из своих работ, к которой редко кто из неспециалистов имеет касание. Я позволю себе привести соответствующую выдержку из введения его к изложению о работе пищеварительных желез, сделанному им для руководства Нагеля на немецком языке. Он говорит: «При изучении работы каждой пищеварительной же лезы, как и вообще каждого органа, нужно различать две кате гории условий этой работы: постоянные, нормальные и особые, искусственные условия. Изучение этих последних служит, с одной стороны, средством анализа, с другой же стороны, может дать материал, который вообще поможет нам в будущем охарак теризовать живое вещество. Познание же первых условий выяс няет либо связь данного организма с внешним миром, либо связь отдельных частей организма между собою, т.е. оно позволяет нам затронуть вопрос о внутреннем и внешнем равновесии орга низма. А это и является ближайшей естественнонаучной зада чей изучения крупных, построенных из живого вещества инди видов, высших животных организмов. Понятно, что в высшей степени сложно построенный организм может существовать только при том основном условии, чтобы отдельные составляю щие его части находились в своей функции в точном равновесии между собою, а их комплекс — с окружающими внешними ус ловиями. Те же отношения существуют и во всякой другой, хотя бы и мертвой системе. Это — наиболее общее и закономерное по нятие, которое можно себе составить об организме. Постоянное стремление к поддержанию этого равновесия может быть рас сматриваемо либо как приспособление, если стать на точку зре ния дарвинского учения, либо как целесообразность, если вооб ще рассматривать организм с субъективной антропоморфической точки зрения. Против этих выражений, которые представляют собою общепринятые обозначения определенных фактических отношений, конечно, ничего нельзя возразить до тех пор, пока в распоряжении не имеется чисто фактического, объективного термина. Понятая в вышеупомянутом смысле идея о приспособ лении, или о целесообразности, представляет собою неисчер паемый источник для различных научных гипотез, служит по стоянной научной темой, дает могучий толчок к дальнейшему изучению вопросов о сущности жизненных явлений. Совершен но иначе, конечно, обстоит дело с исключительно теоретически ми воззрениями на эту тему, которые быстро вырождаются в бес почвенные фантазии. Очевидно, преувеличения натурфилософии и некоторых философски настроенных современных биологов, понимающих целесообразность в физиологии буквально, созда ли в науке, частично, впрочем, исчезающее за последнее время отвращение к этому слову. Применение его даже для обозначе ния чисто фактических, определенных отношений дает строго объективный повод к тому, чтобы видеть в этом наклонность к теологическому образу мыслей. С другой стороны, то, что пред ставление об организме как о целой системе коренится в нас недостаточно прочно и что именно эти самые слова — приспособ ление и целесообразность — приносят с собою субъективную окраску, надо приписать тому обстоятельству, что вновь откры тые случаи приспособления часто рассматриваются как нечто совершенно неожиданное и особенное, хотя как раз онито и представляют существенное свойство организма, рассматривае мого как сложный аппарат».
Следует, однако, помнить, что идея о целесообразности в са мом деле несет в себе какието опасности для трезвого понима ния и углубления в механизм живого существа. На наших гла зах в последние годы имел место замечательный случай, когда один из выдающихся современных физиологов Англии Холдейн в своих великолепных исследованиях о процессе дыхания тоже искал точки опоры на почве целесообразности животного меха низма и чем больше проникался этой целесообразностью, тем больше и больше уклонялся в сторону витализма и в конце кон цов остановился на точке зрения, которую, как бы ни перекраи вать высказываемое им, придется назвать виталистической.
Иван Петрович всю свою жизнь блуждал по опасным тропин кам идеи целесообразности, но у него ни разу не кружилась го лова; чем больше он блуждал по этим тропинкам, тем тверже и устойчивее была его поступь. И. П. Павлов есть истинный, со знательный представитель материалистического
Эту же точку зрения он проводит совершенно в другой облас ти на фоне других идей. «Не ясно ли, что современный витализм, анимизм тож, смешивает различные точки зрения: натуралиста и философа. Первый все свои грандиозные успехи всегда осно вывал на изучении объективных фактов и их сопоставлениях, игнорируя принципиально вопрос о сущностях и конечных при чинах; философ, олицетворяя в себе высочайшее человеческое стремление к синтезу, хотя бы в настоящее время и фантасти ческому, стремясь дать ответ на все, чем живет человек, должен сейчас уже создавать целое из объективного и субъективного. Для натуралиста все в методе, в шансах добыть непоколебимую и прочную истину, и с этой только, обязательной для него, точ ки зрения душа как натуралистический принцип не только не нужна ему, а даже вредно давала бы себя знать на его работе, напрасно ограничивая смелость и глубину его анализа».
Затронутый в приведенных словах вопрос о субъективном и объективном мирах приводит нас к идеям Павлова о высшей нервной деятельности животного организма или, иначе, к иде ям об условных рефлексах.
Еще много лет тому назад Иван Петрович неоднократно вы сказывался о том, что центральная нервная система, специаль но головной мозг, есть прибор, и этот прибор нужно изучать та ким же методом, как и всякий другой прибор животной машины.
Однажды, еще во время моего пребывания в Институте, я шел с ним из его дома в лабораторию. По дороге он просил меня зай ти навестить одного больного — близкого его родственника. Мы пошли. Больной с половинным параличом тела лежал в посте ли, но, очевидно, уже поправлялся. Его положение отягчалось лишь ясно выраженным расстройством речи, которое чувство валось тем более тяжко, что больному хотелось многое расска зать Ивану Петровичу. Расстройство заключалось в том, что больной в разговоре не находил подлежащих, но, раз найдя под лежащее, он без всякого труда дальше произносил сказуемое и все другие части предложения. Когда мы, распростившись с больным, продолжали наш путь в лабораторию, Иван Петрович по дороге все время разговаривал как бы сам с собой: «Машина, машина и больше ничего. Прибор. Прибор испорчен… Подлежа щие испортились, измялись, стерлись, сказуемые остались целы. Где головы у людей, если они могут видеть в этом что-нибудь иное, чем прибор?»
Несколько лет спустя, во время съезда натуралистов и врачей, он впервые заговорил об условных рефлексах. В коридоре уни верситетского здания он излагал нескольким лицам в частной беседе факты, установленные им по условным рефлексам. Он был в большом волнении. Передавая первые же опыты, он уже ви дел перед собой дальнейшую их судьбу, дальнейшее их разви тие. Он видел перед собой обширное новое поле исследований, опять на цельном животном, исследований, касающихся взимо действия между животным и внешней средой, т.е. исследований на той же почве, на которой его талант наиболее силен. Он по вторял: «Ай да зацепили; вот это так зацепили!» И прибавлял: «Ведь здесь хватит работы на многие десятки лет — я перестану заниматься пищеварением, я весь уйду в эту новую работу». Но все же мне казалось, что он ждал от собеседников одобрения, оно было ему приятно. Он стоял один среди новых идей и был бы рад поддержке. Но собеседники были сдержанны, и ясно, почему они, будучи доброжелательно настроены, должны были именно в силу этой доброжелательности быть сдержанными, ибо, увы, всего значения, всей глубины того, чем жил и воодушевлен был тогда Иван Петрович, они не понимали и не могли понимать.
Всякий, знакомый с современным учением об условных реф лексах, знает, что для того, чтобы овладеть и освоиться с прин ципами этого учения, нужно пережить известную ломку в спосо бе своего обычного мышления. Судьба многих крупных научных открытий и новых идей связана с необходимостью такой ломки. Когда впервые была высказана идея о шарообразности земли, то человечество должно было, так сказать, перестроить эту идею: требуется известное напряжение, известная ломка обычных представлений, чтобы освоиться с тем, что наши антиподы так же твердо и уверенно стоят на своей точке нашей планеты, как мы на своей. Другой пример более близок нам. Мы привыкли, что единица времени, единица длины суть величины постоянные независимо от того, находимся ли мы в покое или в движении. Эйнштейн в своей теории относительности требует от нас, чтобы мы сочли и единицу времени, и единицу длины величиной, из меняющейся в зависимости от движения тех систем, на которых происходит соответствующее измерение. Мы свидетели того, как все человечество сильно реагирует на это требование.
В области условных рефлексов от нас требуется также ломка наших обычных представлений. И эту ломку И. П. Павлов в сво ей лаборатории систематически производит. Он воспитал целое поколение молодых физиологов, которые тренировались в иско ренении субъективного подхода к функциям высшей нервной деятельности, к деятельности головного мозга и в умении тре нировать нервную систему в ее проявлениях, как прибор, позна ваемый исключительно объективными приемами, независимо от данных, полученных самонаблюдением.